— Простите, ради Бога, я не хотел вас обидеть. — Он придал голосу как можно больше тепла, обычно такой густой баритон срабатывал без сбоев. Может, конечно, искажение на линии, помехи, не дадут искомого результата? Ох, он уже не уверен в том, в чем был уверен всегда! Да что с тобой, дорогой? Он быстро сбросил ноги со столика и резко выпрямился в кресле. Основательная поза способствует основательным мыслям. Сейчас речь идет о деньгах, черт возьми! — Так сколько вы хотите за эту игрушку?
— Разумно. Дорого. Как в английских каталогах. Откройте и узнаете, сколько стоит это ружье в идеальном состоянии.
Он изумился подобной осведомленности. Да как такое возможно? Девица сидит в лесу, в глуши, а ему советует полистать английские ружейные каталоги? «О времена, о нравы!» — ернически произнес он про себя, но должен был признаться, что она его поразила.
— Так почему бы вам тогда не выставить его на аукцион «Сотбис»?
— Но тогда вы не сможете его купить, — ухмыльнулась она. — Если вас устроит цена, звоните.
Роман потерял дар речи и по-настоящему разозлился.
— Я позвоню, всех благ. — И швырнул трубку.
Он недоуменно уставился на аппарат и почувствовал странную тоску. Такое ощущение возникло у него от чего-то, не доведенного до конца. Причем когда не обстоятельства тому виной, а его собственная глупость. Он зачем звонил, а? Он звонил, потому что ему нужно это ружье «скотт-премьер», парное его ружью. А узнал что? Что его хозяйка — женщина, от которой он вдруг стал тащиться, как подросток. Дурак.
Он вскочил с кресла и пошел на кухню. Вынул из холодильника початую бутылку джина, которую Светлана подарила ему, играя в красивую жизнь. Тоник кончился, и он ливанул в бокал тройную, по западным меркам, порцию — граммов семьдесят пять — и опрокинул в рот. Он скривился, уж лучше бы хлебнуть водки. Да нет в доме родной и знакомой.
Продолжая морщиться, Роман поискал глазами, чем бы закусить, и увидел в миске картошку, которую Светлана приготовила для салата.
«Но не трогай, — вспомнил он ее предупреждение. — Это особая картошка для особого салата». Он откусил половину картофелины и пожал плечами. Да что в ней особенного?
«Она называется „Голубизна“. Ее покупали на семена, а я для салата. Высший класс!» Она смотрела на него с глупой, как ему показалось, гордостью.
Не зная, что на него нашло, Роман с каким-то ожесточенным упорством съел всю картошку. Черт побери, билось у него в голове, с какой стати эти женщины будут ему диктовать, что делать?
