Димитрис осторожно наклонился к Николасу, бросив взгляд на похрапывающего итальянца.
– Ночью я слушал радио, – прошептал он, делая вид, что протирает грязной тряпкой стаканы, – все это скоро закончится, Николас, скоро, очень скоро.
Какой-то спящий солдат так громко всхрапнул, что Николас нервно дернулся.
– Говорят, что война закончится через несколько недель. И еще говорят, что союзники обязательно победят.
Николас допил свой кофе.
– Это невероятная новость. Я надеюсь, Димитрис, что это правда.
– Правда, – возбужденно прошептал тот. – Поверь мне, Николас, это правда. Союзники продолжают гнать этих свиней. Сплюнь три раза через плечо, Николас. Может быть, в это же время через неделю мы уже будем свободны, и остров опять будет принадлежать нам.
С заговорщической взволнованной улыбкой Николас благодарно кивнул Димитрису и пошел ловить рыбу, впервые за многие месяцы почувствовав, что у него легко на душе. Скоро война закончится. Скоро местные жители избавятся от кровавых угнетателей, и наступит время, когда они смогут все забыть. Но Николас знал, что его ненависть к начальнику гарнизона не исчезнет никогда.
Умберто Скрофо читал лаконичные приказы, отпечатанные на официальной бумаге, которые были получены ночью с посыльным от его старшего начальника.
С подложенными под голову подушками он лежал на украшенной витиеватой резьбой венецианской кровати на самых лучших льняных простынях, которые можно было найти в Греции. Его окружали картины старых мастеров с эротическими сюжетами. Роскошный яркий гобелен небрежно висел над кушеткой Генри Джейкоба, стоявшей у одной из стен, четыре великолепные скульптуры, выполненные, может быть, рукой самого Микеланджело, стояли по углам комнаты, спрятавшись в тени.
Но именно в это утро Скрофо не получал от их вида никакого наслаждения.
Прочитав сообщение, он в ярости вскочил со своей кровати на светлый абиссинский ковер, оскорбляя несчастного офицера, который одновременно с пакетом принес ему ночной горшок. Он прицелился в изысканно расписанный сосуд, который дрожащими руками держал молодой лейтенант, и вновь разразился дикой бранью. Шрам на его шее побагровел, как это обычно происходило, когда он был в ярости. Он так скакал в своей короткой шелковой ночной рубашке, что бедолаге-офицеру с трудом удавалось удерживать сосуд под лилипутским членом генерала.
Выкрикивая дребезжащим голосом приказы, Скрофо метался по своей спальне, бросая вещи в широко раскрытый кожаный чемодан, появившийся неизвестно откуда. Несколько неуклюжих солдат в серой форме помогали ему заворачивать драгоценный антиквариат и бронзу в толстую вельветовую ткань.
