— Правда. Это правда, — пробормотал Гануман. — К Шиве и другим возвращаются они, мать. Я проникаю из храма в храм на севере, где поклоняются одному Богу и Его Пророку; и теперь в их храмах видно только моё изображение.
— Не за что тебя благодарить, — сказал олень, медленно поворачивая голову. — Я — этот единый и его пророк также.
— Вот именно, отец, — сказал Гануман. — А на юг еду я, старейший из всех богов, с тех пор как люди знают богов, и я проникаю в храмы новой религии, где изображают нашу двенадцатирукую женщину, которую они зовут Марией.
— Я знаю, — сказала тигрица. — Ведь эта женщина — я.
— Именно так, сестра. Я иду на запад между огненными колесницами, являюсь перед строителями мостов в различных видах, и ради меня они меняют свою веру и становятся очень мудрыми. Я сам строитель мостов — мостов между «Этим» и «Тем», и каждый мост, в конце концов, неизменно ведёт к Нам. Будь довольна, Гунга! Ни эти люди, ни те, которые последуют за ними, вовсе не насмехаются над тобой.
— Так я, значит, одна, небожители? Не успокоить ли разве мой поток, чтобы как-нибудь не снести их стен? Не иссушит ли Индра мои источники в горах и не заставит ли меня смиренно ползти вдоль их набережных? Не зарыться ли мне в пески, чтобы не сделать чего-нибудь неприятного для них?
— И все из-за небольшой полосы железа с огненной колесницей наверху? Право, матушка-Гунга вечно молода! — сказал слон. — Ребёнок не мог бы говорить глупее. Пусть прах копается в прахе, прежде чем обратится в прах. Я знаю только, что мой народ богатеет и возносит хвалы мне. Шива сказал, что люди в школах его не забывают; Бхайрон доволен своей толпой простого народа; а Гануман смеётся.
— Конечно, я смеюсь, — сказала обезьяна. — Мои алтари немногочисленны в сравнении с алтарями Ганесы или Бхайрона, но огненные колесницы привозят и мне новых поклонников из-за Чёрной Воды — людей, которые верят, что их бог — труд. Я бегу перед ними, призывая их, а они следуют за мной.
— Так дай им труд, которого они так желают. Устрой плотину поперёк моего течения и отбрось воду назад на мост. Некогда ты был искусен в этом, Гануман. Спустись и подними моё русло.
— Кто даёт жизнь, может и взять жизнь, — обезьяна поцарапала длинным указательным пальцем грязь. — Но кому будет польза от убийств? Очень многие хотели бы умереть.
С воды донёсся отрывок любовной песни, какую поют юноши, пасущие скот в жаркие полуденные часы поздней весны. Попугай радостно закричал и стал спускаться вниз головой по ветке все ниже и ниже, по мере того как песня становилась громче, и вдруг, освещённый лунным светом, предстал молодой пастух, любимец гопи
