— Это амулет моего сына, — спокойно заметил Торстведт, не принимая, однако, протянутую ему вещицу.
— Раски дал мне его, когда я выходил на волю, и попросил найти вас. А разбойники хотели передать вам следующие условия: двадцать пять тысяч золотом и два породистых коня. Все это должно быть доставлено к старому ветряку Хаарлема, в пяти милях от Лондона по северной дороге. Из придорожной харчевни «У Гутена» этот ветряк хорошо виден у опушки леса: так просил передать их вожак.
— Время? — спросил норвежец столь невозмутимо, что Саланка не мог не восхититься его самообладанием.
— Завтра к восьми после полудня они будут ждать выкуп. Это все, что я должен был вам передать. От себя же могу добавить, что шутить с этими лесными чертями небезопасно. На моих глазах они отправили на тот свет едва не половину Нью-Хэмпстедского сторожевого отряда, который попытался всунуться в их владения. А в отряде было без малого семьдесят человек, из них не меньше пятнадцати конных дворян. И, представьте себе, эти бестии лазят по деревьям не хуже белок, посылая свои дурацкие стрелы из таких неожиданных мест, что порою кажется, будто сами лесные духи на их стороне…
Саланка хотел было продолжить свою мысль, но норвежец, не проронив ни слова, развернулся и пошел в глубь комнаты. Сарацин был удивлен, ведь Торстведт не дал ему никакого ответа, более того, эта северная льдина настолько удивила Саланку, что на какое-то время он даже забыл, что норвежец и не должен был давать ему, просто исполняющему чужую просьбу, никакого ответа. Любопытство взяло верх, и он осмелился войти в комнату. Каково же было его удивление, когда он увидел норвежского богатыря спокойно сидящим на широкой дубовой скамье с игральными костями в руке.
— Вы будете бросать жребий? — невольно вырвалось у Саланки.
— А вы хотели бросить его за меня? — медленно поднимая голову, спросил норвежец, и тут Саланка почувствовал, что уже не может больше выносить этот леденящий душу тяжелый северный взгляд.
— Рад был служить вам, — едва сдерживая свое неудовольствие, произнес самозванный Саттар Аль-Джабури, выходя из комнаты.
— Я буду молить сегодня Одина о здравии ваших детей, — услышал Саланка за своей спиной, и на какое-то мгновение по спине его пробежала леденящая дрожь.
— Так ты говоришь, что у тебя вообще нет никакой уверенности? Хотя бы малой?
— Вообще никакой. Говорю же тебе, что, когда беседуешь с прибрежной скалой, и то понятнее, как она себя поведет.
