Мне стало нехорошо.
– Спасибо, Джордж, если можно я зайду в ванную и поеду, а то опоздаю на паром.
– Ну, конечно, дорогая. Надеюсь, что я хоть чем-то тебе помог. Счастливого пути, пиши и ни о чем не думай. Следующая выставка у тебя будет, когда пожелаешь.
Путешествие в Грижьер, все четырнадцать часов дороги, могли сравниться разве что с кошмарным сном. Я, как положено, останавливалась, чтобы перекусить, но пища почему-то напоминала опилки, а природы, прежде всегда приводившей меня в восхищение, я на этот раз просто не замечала. Я не могла думать ни о чем, кроме глубоко потрясшей меня истории Макса, и все время пыталась понять, какова в ней его истинная роль. Мне было невыносимо тяжело думать об этом – жуткие картины всплывали в моем воображении: Макс арестован, София присягает в качестве свидетеля, ее предательство, Макс, беспомощно сидящий в ожидании приговор а, который должен решить его судьбу. Но почему он скрыл от меня такую важную страницу своей жизни? Он не мог не понимать, что рано или поздно я все равно узнаю. Больше всего меня мучило то, что он не доверяет мне, иначе он рассказал бы мне все сам, молчание же свидетельствовало об обратном. Он сказал только то, что считал нужным.
Стемнело. Часа три назад я свернула с автотрассы и ехала сейчас по узкой сельской дороге. Я выпрямилась, стараясь расправить плечи и размять спину, онемевшую от стольких часов, проведенных за рулем. Мимо меня пронеслась машина, ослепив мои уставшие глаза ярко-желтым светом. Я чувствовала, что должна остановиться и отдохнуть. Я ужасно устала, но это не была та блаженная усталость, которая наступает, когда близится к завершению какое-то дело. Это была тяжесть, пробравшаяся ко мне в душу, захватившая мысли и чувства, обнажая их до предела и заставляющая осознать, что я просто не смогу продолжать так жить дальше. А потом я увидела знакомый указатель на Лалэн, и это означало, что мое путешествие окончено. Дальний свет выхватил из темноты каменный мост, перекинутый через широкую реку, потом я проехала через Кузэ и до поворота на Сен-Виктор. Мне стало легче и даже показалось, что я уже ощущаю затхлый запах дома, когда после перерыва первый раз заходишь в него.
Через пятнадцать минут я была на холме и смогла различить очертания стоявшего на отшибе Грижьера. Я свернула на грязный проселок и, заглушив мотор, прижалась лбом к рулю. Все, я дома.
Дверь заскрипела, когда я повернула большой металлический ключ и толкнула ее. От собственной тяжести она распахнулась настежь, и в проникавшем внутрь лунном свете комната с покрытой слоем пыли мебелью показалась мне жилищем привидений. Я дотянулась до выключателя. Со стены над каминной полкой на меня приветливо смотрел мой собственный портрет работы Гастона, словно мое изображение присматривало за домом, пока я отсутствовала. Я вздохнула и почувствовала себя немного лучше. Решив больше не терять времени, я принялась снимать отовсюду покрывала. Вот он, мой обеденный стол из вишневого дерева, который я нашла в задней комнате захудалого магазинчика. Возможно, он бы так и остался там на многие годы никем не замеченный, как множество его деревенских собратьев, а теперь он гордо красуется напротив продолговатых французских окон с полотняными занавесками. А вон, возле дальней стены, мой провансальский буфет, который я купила себе в подарок, и в котором теперь хранится целая коллекция толстых керамических тарелок. Удобные старые диван и кресла отделяют кухонный отсек. Это у меня
