Ну и еще, конечно, моя привязанность к нему усиливалась оттого, что он очень любил рисовать и был поразительно талантлив. Мы тогда совершенствовались с ним в работе акварелью, несмотря на то, что он ужасно хотел начать писать маслом. Я отказывалась откликнуться на его просьбу только лишь из опасения, что с масляными красками ему пока не удастся справиться.
Я наблюдала за тем, как он, держа в руке кисть, размышляет о композиции.
– А не нарисуешь ли ты мне барашка, – попросила я.
Он затрясся от смеха и сказал:
– Но ведь так говорил Маленький принц, «мадемуазель, честное слово!»А вы не можете быть Маленьким принцем, потому что он это я! А вы взрослая, вы что, забыли?
– Разве я могу забыть, если ты только и делаешь, что мне напоминаешь? – Гастон был ненасытным читателем и обожал «Маленького принца». Он не понимал, что напоминает мне Маленького принца куда больше, чем ему кажется – любопытство и наивность сочетались в нем с удивительной мудростью.
– Нет, сегодня я решил нарисовать вас, мадемуазель Клэр, – он зажал кисточку зубами и принялся с важным видом разглядывать меня, затем нагнулся к своим краскам и начал работать аккуратными длинными мазками. – Волосы я вам сделаю такого цвета, как подсолнечник, потому что они на него похожи, только без черной серединки.
– О, уж пожалуйста, Гастон, иначе все подумают, что я крашусь!
– Pardoп?
Почти не обращая на меня внимания и полностью сосредоточив внимание на листе лежавшей напротив него бумаги, он прикусил свою очаровательную губку и нахмурил брови. Целый час позируя ему, я старалась не шелохнуться и, запоминая меняющееся выражение чудесной мальчишеской мордашки, мечтала только добраться домой, чтобы успеть сделать набросок. Ну а потом он наконец закончил и торжествующе протянул мне работу.
– Хорошо, тadeтoiselle? Я, кажется, поймал сходство?
– Очень хорошо, малыш, – ответила я с улыбкой. Получилось и в самом деле совсем недурно, хотя черная краска у моего ученика предательски затекла на голубизну зрачка, отчего создавалось впечатление, будто я только очнулась после глубокого наркоза. Но Гастон, надо было отдать ему справедливость, действительно уловил сходство, хотя едва ли этот портрет помог бы мне завоевать победу на конкурсе красоты.
– Реализм в искусстве, – заметила я печально. – Могу я взять его себе?
Гастон любезно кивнул.
– Благодарю вас, месье. Собственного портрета у меня никогда не было. Знаешь, он мне до того нравится, что я обязательно его повешу. Ну, давай собираться. Твои родители начнут волноваться.
