– Вы видели меня, мадемуазель? Правда, я быстро бегаю? Правда, я бегаю быстрее всех мальчишек?
– Потрясающе быстро, Гастон, но, может быть, теперь ты будешь любезен присесть?
– Да, конечно, мадемуазель, – согласился Гастон, сопроводив свои слова небрежным пожатием плеч ей – движением столь типичным для его соотечественников и неподражаемо мужским. – Но вы же понимаете, что я мальчик и мне надо двигаться. Я не могу сидеть столько часов подряд, пока вы разглядываете меня так и эдак.
– Понимаю, Гастон, – засмеялась я в ответ. – Но я же вовсе не прошу тебя сидеть здесь часами. Вот что я тебе скажу, давай-ка на сегодня закончим, и я поучу тебя работать акварелью.
– Ой, пожалуйста, мадемуазель! – с радостью согласился Гастон и тут же устроился возле моего этюдника, правда, предварительно собрав аккуратно сделанные мною за утро наброски. – По-моему, сегодня хорошо получилось, мадемуазель Клэр. Как это выговорите, – вы поймали мое сходство?
– Уловила, дурачок ты мой. Похоже, твоего тщеславия хватит на десять парижанок.
– Ага! – согласился Гастон и, не удержавшись, захихикал. – Может, это потому, что я не такой, как все. Очень красивые люди это о себе знают.
Я расхохоталась и покачала головой. С последним утверждением было трудно спорить. Хотя для своих лет Гастон был маловат, а его родители были типичными сельскими жителями, которые никогда не читали ничего кроме еженедельной газеты, он был на редкость умен и рассудителен. Держался он, как правило, особняком, мало общаясь с другими деревенскими ребятишками. Я познакомилась с ним год назад, когда покупала свой маленький домик неподалеку от Сен-Виктора на деньги, которые заработала сама, продав несколько картин. Дом, Грижьер, достался почти даром, так что мне даже удалось усовершенствовать более чем скромный интерьер, и теперь я могу похвастаться своей первоклассно оборудованной ванной комнатой с душем и даже небольшой стиральной машиной.
Уже два лета подряд я пишу французскую деревню и местных жителей. Гастона отчего-то очень заинтересовала «американская тетя, которая рисует», и я почему-то сразу ему понравилась. Видимо, мы оказались родственными душами. Я ведь тоже всегда была не «такой как все», вечно делала не то, что положено. В общем Гастон стал ходить за мной по пятам, и я решила учить его английскому, который, к моему величайшему удовольствию, он схватывал с необыкновенной легкостью и любил использовать при каждом удобном случае.
