— Да.
— Наверное, интересно пробираться по ним? Вы гуляете там?
— Нет.
Его удивила неожиданная сухость ее ответов. Обеспокоенный, он заметил, как она обхватила свои плечи руками, будто пытаясь защититься от чего-то неизвестного. Он чувствовал, что натолкнул ее на неприятные воспоминания.
Тявкнул щенок и вывел их из задумчивости, словно напоминая о том, что время уже позднее.
— Мне пора, Брэден, — сказала Касси.
В интонациях ее голоса было сожаление, и Брэден мог бы поклясться, что в ее взгляде, обращенном в сторону дома, мелькнул страх.
— Конечно. — Он озабоченно смотрел на нее. — Ваш отец, наверное, потерял вас.
Лицо Касси опечалилось, и Брэден поймал себя на том, что больше всего ему хотелось бы вернуть ту беззаботность, с которой только что она улыбалась ему.
— Скажите, нет ли чего-нибудь, что сделало бы этот день рождения особенным для вас? — неожиданно для себя спросил он. — Что-то, чего вам хотелось бы больше всего?
Касси посмотрела на его твердое, словно высеченное из камня лицо, на густые черные волосы, растрепанные ветром, в теплые карие глаза, не отрываясь глядевшие на нее.
Одно желание, одна неодолимая мечта появилась у нее, и она выдохнула ее едва слышно, но долго еще ее слова звучали в ушах Брэдена, когда она скрылась в ночи, прижимая к груди пушистого щенка:
— Я хочу, чтобы вы дождались, когда я вырасту.
Июль 1819 года
— Мы помолвлены двадцать лет, и я не позволю тебе так просто разрушить все, Брэден! — Эбигейл Девон кипела от ярости.
Брэден скучал.
— Ты слышишь меня? — кричала она. — Я дала тебе срок в три года, чтобы ты одумался. Пора бы уже прекратить вспоминать эту чепуху. Ты обязан жениться на мне! — С искаженным от гнева лицом она металась по огромной библиотеке Шербурга. Она резко обернулась к Брэдену, ее белокурые локоны пружинисто взлетели и хлестнули по плечам, обтянутым лимонно-желтым платьем, глаза метали молнии.
Только перекатившиеся на скулах Брэдена желваки выдали едва сдерживаемое желание дать ей затрещину и остановить раз и навсегда этот поток нелепых требований. Стараясь взять себя в руки, он прислонился спиной к резному книжному шкафу.
— Я слышу, Эбигейл, — сквозь стиснутые зубы произнес он. — По правде говоря, тебя слышит, видимо, весь дом.
Нервный румянец проступил на ее бледных щеках.
— Мне плевать на всех, кто бы ни слышал меня — на твоих слуг, на…
— На Гранта, — подсказал он.
Она задохнулась от ярости. Черт бы его побрал! Сколько лет прошло, а он все помнит.
