Лорд Бранскомб явно ждал ответа, и Латония произнесла:
— Боюсь, это всего лишь ваши догадки. Я же могу сказать вам, что Эндрю Ауддингтон был назойлив и надоедлив до такой степени, что я не могла больше выносить его общества.
Она говорила это, потому что чувствовала необходимость защитить кузину. Ее дядюшка не должен был осуждать ее лишь со слов явно настроенной против нее леди Ауддингтон.
— Мне остается только сказать, — заявил лорд Бранскомб, — что вы еще более бессердечны, чем я предполагал. Мне горько и стыдно оттого, что вы — моя племянница.
С этими словами он вышел из каюты и с треском захлопнул за собой дверь.
Какое-то время Латония не двигалась, ожидая, пока ее чувства успокоятся и уляжется страх.
«Глупо было с моей стороны ввязываться в спор, — подумала она. — Теперь он только еще больше невзлюбит Тони. Но это нечестно! Я знаю, что он несправедлив, а папа всегда учил меня бороться с несправедливостью».
В эту минуту ей так не хватало отца, который высказал бы свое мнение о лорде Бранскомбе. Он часто упрекал дочь в том, что она слишком поспешно судит о людях и не умеет встать на их точку зрения. «Для каждого дурного поступка есть смягчающее обстоятельство», — говорил он.
Однако Латонии трудно было поверить, что можно оправдать готовность лорда Бранскомба поверить всему плохому, что говорят о его племяннице другие, даже не выслушав ее саму.
«Он жесток», — подумала Латония.
Больше всего на свете ей захотелось избавиться от своей роли и вернуться домой, но это было невозможно, а значит, решила она, нужно не обращать внимания на обвинения лорда Бранскомба и по мере возможности получить удовольствие от путешествия.
В то же время Латония понимала, что будет весьма нелегко не обращать внимания на своего опекуна, особенно учитывая, что все плавание они проведут почти, не выходя на палубу.
«Удивительная наивность — воображать, что можно удержать на привязи такую девушку, как Тони, и запретить ей общаться с другими пассажирами!» — подумала Латония. Она не сомневалась, что Тони ужасно бы разозлилась и непременно ухитрилась бы сбежать. Подкупила бы стюардессу, вылезла через иллюминатор — пошла бы на все, но ни за что не согласилась бы стать узницей своего дядюшки.
Впрочем, Латония понимала, что у нее самой на это не хватит отваги. Она уже попыталась высказать свою точку зрения и только еще больше его разозлила.
«Я должна молчать и соглашаться со всем, что он скажет», — подумала Латония.
