Я не должна быть в своей квартире. Я должна была приехать к маме. Я обещала, она только при этом условии отпустила меня на день рождения. Ну, как я могла забыть? И сегодня утром — как я могла снова уснуть? Как я могла вспомнить о ней только сейчас?
Я нажала кнопку воспроизведения, и, когда бесстрастный голос Маргарет Тэтчер сообщил: «У вас — десять — новых — сообщений», — мне захотелось умереть. Первые четыре оказались от Гэри и Гей этажом выше. Они были очень, очень сердиты. После этого пошли мамины звонки. Первый — в пять утра. «Ты где? Почему не пришла домой? Почему не отвечаешь по мобильному? Я так и не ложилась». Второй звонок был в шесть пятнадцать, затем — в восемь тридцать и в двадцать минут десятого. С каждым разом в ее голосе слышалось все больше отчаяния, а в половине одиннадцатого она уже хрипела: «Мне нехорошо. Это сердце. На сей раз — точно. Где ты?»
Следующее сообщение было оставлено не мамой, а миссис Келли. «Твоя несчастная мать отправлена в клинику в ужасном состоянии, — ледяным тоном сообщала она. — Если ты найдешь время позвонить домой, мы все будем тебе крайне признательны».
9
TO: Susan…inseattle@yahoo.com
FROM: Gemma 343@hotmail.com
SUBJECT: Страсти улеглись аж через три дня
Я только сегодня пришла в себя.
У мамы, хвала господу, с сердцем все оказалось в порядке. Был очередной приступ паники. Медсестры провели с ней воспитательную работу — на предмет «тратить понапрасну время полицейских равносильно преступлению». Но после того как она поведала им об уходе отца и моем исчезновении, они обратили весь гнев на меня, и я почувствовала такие угрызения, что покорно выслушивала все их упреки.
Папы по-прежнему так и нет. Всю прошлую неделю я работала как автомат, и времени задуматься у меня на самом деле не было. Но теперь, когда обычная рутина восстановилась, я вдруг поняла, что папы нет уже две с лишним недели. Все это время я словно пребывала в трансе — неужели прошло уже две недели? Но я была готова дать голову на отсечение, что к исходу месяца он вернется.
Коди, миссис Келли, мои сослуживцы — все только и твердят, какой он старый дурак, но стоит мне начать с ними соглашаться, как у меня наворачиваются слезы, на меня начинают смотреть с каким-то подозрением, и я понимаю, о чем они на самом деле думают: что это ведь не мой муж меня бросил. Женам еще можно смахивать слезу, но от дочерей ждут, что они присоединятся к общему хору негодования. Я попробовала обозвать его «ополоумевшим старым подонком», и миссис Келли меня похвалила: «Правильно, девочка». Но я тут же расплакалась, чем вызвала ее крайнее раздражение.
