Все это было ужасно. Стоило мне подняться, как ноги подкосились при первом же шаге. В гостиной все диванные подушки были сброшены, как если бы помешали чьей-то борьбе (неужели моей с Оуэном?). Мой чудный деревянный пол украшали липкие красные круги — свидетельство початой бутылки красного вина, а на серебристо-сером ковре (восемьдесят процентов шерсти, между прочим) зловеще выделялось жуткого вида кровавое пятно. Из окружавших его осколков стекла можно было заключить, что в пылу борьбы мы с Оуэном приземлились на бокал с вином.
Тут я увидела, что мой замечательный деревянный пол пошел странными серебристыми пузырями, и меня объял ужас, но при ближайшем рассмотрении оказалось, что это компакт-диски, в невероятном количестве разбросанные по всей комнате, блестят на солнце. В прихожей из-под двери торчала крайне гневная записка от Гэри и Гей, моих верхних соседей: они негодовали по поводу ночного шума. Они-то негодовали, а мне хотелось умереть. Придется извиняться, а у меня было такое чувство, что ко мне уже никогда не вернется дар речи.
Конечно, я знавала времена, когда подобные сцены были в порядке вещей каждым воскресным утром (после субботнего вечера), но в таком состоянии я не была уже лет сто (ну, год, это точно).
Надо заметить, с последнего раза, когда я привела в дом неизвестно где подцепленного мужика, что-то, наверное, изменилось, поскольку юный наглец оставил мне записку. Я полагала, что такие типы должны втихаря сваливать часа в четыре утра, впопыхах сунув трусы в карман брюк, и больше никогда не показываться. Но эта записка, накорябанная моей подводкой для глаз на рекламной листовке очистительных клизм (мне их шлют миллионами), содержала следующий текст:
«Принцесса Угольного Ведерка, чем-то ты меня странно притягиваешь. Давай как-нибудь повторим. Я тебе позвоню, как только заживут синяки. Оуэн.
P.S. Живи и здравствуй. Я тебе позвоню».
От этих слов, преодолевая воспаленные глазные яблоки и растрепанные волосы, в глубь моего опухшего мозга проникло нечто — я поняла, что это невыносимое зловещее чувство, от которого стало трудно дышать, не просто похмелье, а мысль о маме! Глаза мои обратились к телефону — и смотреть-то страшно. На автоответчике истерически мигала лампочка — наверное, с утроенной частотой, словно разгневавшись. (Интересно, такое вообще возможно? Может ли мигание участиться, если накопилось слишком много сообщений?)
О ужас. Кошмар, бред, жуть, КАТАСТРОФА. Как если бы не прозвонил будильник и я пропустила свадьбу лучшей подруги, бесплатный перелет на «Конкорде» до Барбадоса, хирургическую операцию, которая могла бы спасти мне жизнь…
