Это заявление было встречено угнетающим молчанием, которое первым нарушил Чейз:
– Собственно, мы никогда об этом не говорили, но... кажется, у нас с вами общее мнение о кольце? – Чейз осторожно поглядел на братьев. – Вы тоже считаете, что легенда о нем... Словом, для нее действительно есть серьезные основания?
Общее молчание становилось все более напряженным, и это понятно: в конце концов, кольцо так или иначе сыграло свою роль в женитьбе каждого из них.
– Не знаю, как вы, но я в нее верю, – решительно проговорил Энтони.
– И я. – Брэндон бросил на брата благодарный взгляд.
– Я тоже, – облегченно признался Чейз.
– А я сначала не хотел верить в легенду, но теперь... – Девон улыбнулся и пожал плечами. – Думаю, если бы не кольцо-талисман, то я не обратил бы на Кэт никакого внимания. Даже подумать страшно, какое это было бы для меня несчастье!
– Это относится и к нам, – согласился Энтони, Откинув голову на бархатную подушечку. – Что ж, Девон, выхода нет: придется тебе сообщить Маркусу о своей неудаче. Он вернется домой примерно через час.
– Да, понимаю. Представить не могу, как я ему все это выложу!
– И все-таки чем раньше ты ему скажешь, тем лучше.
– Что – тем лучше? – раздался от двери низкий баритон.
Девон стремительно обернулся; Чейз, который только что пригубил бокал, поперхнулся и закашлялся. Брэндон быстро выпрямился в кресле и стал машинально поправлять камзол.
Между тем Энтони по-прежнему казался беззаботным и невозмутимым и с интересом наблюдал за братьями.
– Только не все сразу, – вкрадчиво процедил Маркус, подходя к письменному столу.
У Маркуса было типичное для Сент-Джонов телосложение: высокий рост, широкие плечи, тонкая талия, и он прекрасно выглядел в строгом черном камзоле изысканного покроя и в черных панталонах.
Остановившись у стола, Маркус молча осмотрел братьев взыскательным взором мрачных голубых глаз, составлявших такой примечательный контраст с блестящими как вороново крыло черными волосами. Хотя в дневное время было принято носить светлые одежды, оставляя темные тона для вечерних светских мероприятий, Маркус и в этом отношении следовал исключительно своему вкусу и настроению. За последний год его костюмы становились все более и более темными, словно отражая его душевное состояние; лишь белоснежный галстук нарушал эту мрачную монотонность наряда, который придавал его голубым глазам такое жесткое и пронизывающее выражение. Во всяком случае, так думал наблюдавший за братом Энтони.
