Никакая сила на свете не заставила бы меня добровольно прийти в это жуткое место, кроме одной: где же иначе найти тот уголок между небом и землей, которому позволено видеть нашу любовь?
Долго сидела я там, бледная как полотно. Наконец, заскрипел песок. Пока шаги приближались, мне внезапно пришла в голову мысль, что ведь не только Унасу могло быть известно это потайное место! А что если сам Сенмут?.. Кровь застыла у меня в жилах, но убегать было уже поздно.
Я была близка к обмороку, когда руки Тутмоса коснулись моих плеч. Значит, все было хорошо, а раз так, то забыты все страхи, прошли все ужасы!
Хотя он и отдал должное вину, но пьяным не был, потому что его крепкая натура выдерживала больше других. Я еще никогда не видела его таким разговорчивым, и он не страшился мертвых царей!
Не боялся он и здравствующих! Как бы Хатшепсут ни подчеркивала свою власть! Как бы ни хотела запугать его своей надменностью!
Ложью было все то, что она приказала высечь на стенах храма! Начиная с изображения ее рождения вплоть до коронования! Будто бы сам Амон в образе ее отца приблизился к ее матери и зачал ее? Ну и умен, должно быть, тот жрец, который придумал эту легенду о рождении царицы! А сколько золота дали за это цари его храму! И возвысился Амон над всеми богами державы, и возвысился дом царя над всеми великими домами державы. Есть ли еще кто-нибудь, кто не получает свое дыхание от царской милости? Где теперь род тех царьков, которые хозяйничали в своих владениях и ни в чем не отчитывались перед фараоном? Кто еще вспоминает о них, о тех, кого нельзя было сместить, кто всегда наследовал своим отцам и кто сделал царя первым среди равных?
Хорошо, что их время прошло! И наступило время царей! Хорошо, что люди верят сказкам жрецов!
Но он – разве и он должен был позволить затуманить свой ясный разум такими вот историями? Позволить убедить себя, что Хатшепсут тоже получила Нефру-ра от самого Амона? Ну что ж, если это правда, то ему остается только надеяться, что бог приблизился к ней по крайней мере в образе ее супруга, его отца, а не в образе Сенмута, друга детства и домоправителя!
Сказав это, он громко рассмеялся и произнес такие богохульные слова, каких мне еще никогда не приходилось слышать. Мне казалось, что слушать их было еще неприличней, чем произносить, и я попыталась отвлечь его песней, но властным жестом он заставил меня замолчать.
– Неправда, – сказал он громче, чем это было нужно, – что она была коронована еще своим отцом! Кого он назначил своим наследником, так это сына – моего отца, а она была лишь великой царской женой – великой, но не любимой, потому что сердцу отца была ближе моя мать!
