Он вытащил из-за пазухи серебряный крест, висящий на цепочке.
— Однажды я чуть было не потерял его, когда кожаный ремешок порвался, — пояснил он, заметив, что она осматривает красивую серебряную цепочку; серебряные нити были сплетены в тонкий шнурок.
— Священник из Тронденеса освятил крест, — сказал он, — так что теперь он защищает меня лучше, чем когда-то молоточек.
— Я вижу, ты больше доверяешь молитвам священника, чем колдовству финнов, — сказала она, и он захохотал.
— Я сохранил дружбу с финнами, — сказал он. — Но Христос все же сильнее их колдовства.
На следующий день, прощаясь с ней, он опять сказал, что она сможет рассчитывать на него, если ей понадобится помощь. Он сказал, что намеревается отсутствовать не более года.
— Все куда лучше, чем ты думаешь, — утешал он ее, — я буду молиться за тебя не только в соборе святого Петра в Риме, но в каждой церкви, куда я буду заходить, и в Иерусалиме, если я попаду туда.
После его отъезда она поднялась на холм, на то место, где они сидели с Туриром. И она стояла и смотрела на выходящий из фьорда корабль. Ветер был крепким, парус с широкими полосами был красиво надут, и корабль быстро продвигался вперед; мачты гордо возвышались над водой. Турир плыл на «Морской чайке», построенной для него Торбергом Строгалой — и это был его любимый корабль. И она была уверена, что сам Турир стоит сейчас за штурвалом.
Сигрид глубоко вздохнула. После встречи с Туриром у нее появилось ощущение безопасности. Она была рада, что рассказала ему о Сигвате; хорошо было осознавать, что, вопреки всему, за спиной у нее стоял брат.
Стоя так и провожая корабль глазами, она мысленно возвращалась к тем беседам, которые они вели эти дни. Они говорили о многом, но больше всего — о короле Олаве и битве при Стиклестаде. Взгляд ее скользил от корабля к Кроксвогу на другой стороне Стейнкьерского фьорда; мысли ее обратились к Мэрину и Вердалену.
Она подумала, что ей нужно съездить в Стиклестад; она так много слышала об этом месте, и оно стало частью ее жизни. Там, со смертью Олава, закончился путь, начатый в Мэрине убийством Эльвира; путь, преисполненный ненависти и жажды мести, которой привел ее сыновей к гибели в Оппландене, а позже привел в Стиклестад и Турира с Кальвом. Месть, о которой она мечтала, наконец осуществилась — месть, которая перестала быть местью.
Решив отправиться в Стиклестад, она почувствовала, что становится пилигримом.
В один из воскресных вечеров — в обычный год это было бы время жатвы — Сигрид с Харальдом Гуттормссоном и одним из работников въехали верхом в усадьбу Стиклестад. Залаяла дворовая собака, и из двери поварни выглянул какой-то человек, чтобы узнать, в чем дело. Харальд подошел к нему, чтобы переговорить, и вскоре во двор вышел хозяин.
