Сигрид упрямо повторила:
— Речь идет об Олаве, которого, при всем уважении к Вам, епископ, мне трудно называть святым.
— Простому христианину не пристало решать, кого называть святым, а кого нет. Долг епископа — обдумывать такие вещи и принимать решения.
— Я знаю, — сказала она, — и я прошу объяснить мне, почему Вы признали Олава Харальдссона святым, ведь Вы же не стали бы этого делать без причины.
— В тебе нет приличествующего христианину смирения, Сигрид. Разве ты забыла, что обещала быть искренней, давая клятву при крещении?
Сигрид медлила с ответом. Ее удивило то, что он, говоривший о подобных вещах со многими людьми, помнит разговор с ней.
— В согласии с Вашими собственными словами я сказала тогда, что поступки короля мне не кажутся справедливыми, — сказала она. — Вы считаете, что король правильно поступил в Мэрине? — спросила она.
— Он считал, что выполняет волю Господа.
— Легко потакать собственным желаниям, выдавая их за волю Господа, — сказала Сигрид. — Как учил меня священник Энунд, все должно быть как раз наоборот: человек должен подчинять свою волю воле Господа.
— Я вижу, ты не принимаешь слова священника близко к сердцу!
Поняв, что сама себя подставляет под удар, она рассердилась.
— Я не претендую на то, чтобы меня считали святой, — сказала она. — Но даже Вы, епископ Гримкелль, вряд ли можете сказать о короле, что тот верил, что выполняет волю Господа, отказавшись взять выкуп за Турира, моего сына, или когда брал себе в любовницы свою служанку.
— Он раскаивался в этом.
— Раскаиваются многие, не становясь при этом святыми.
Он бросил на нее властный взгляд.
— Как бы там ни было, но ты обязана верить мне, как своему епископу, что король Олав был святым.
— Вы полагаете, что я должна из страха соглашаться с тем, что конунг святой?
Поставив локти на стол, он уставился в пространство.
— Ты причастна к смерти короля, — вдруг произнес он.
— Я никогда не отрицала этого.
— Где ты была во время солнечного затмения в прошлом году?
— Дома, в Эгга.
— И ты не боялась Божьего гнева?
— Боялась. Но нет никакой связи между солнечным затмением и смертью Олава.
Гримкелль вздохнул.
— Думаю, что есть, — сказал он. — Разве ты не слышала о чудесах, происходящих у гроба короля? Слепые прозревают, больные исцеляются!
— Знаю я все эти чудеса, — медленно произнесла Сигрид и рассказала ему, как люди хотели сделать святого из священника Энунда в Стейнкьере, считая, что он поставил на ноги парализованную мать Эльвира; и никто не хотел ее слушать, когда она сама говорила, что все это время не была парализованной, а только дурачила людей. Энунд тогда просто не знал, что ему делать, ведь он не мог исцелять больных; и если кто-то выздоравливал, все считали это знамением его святости, а о тех, кто не поправлялся, попросту забывали.
