Верджил определенно предпочел бы этого не делать – даже незначительная фамильярность в отношениях с этой молодой женщиной порождала в нем чувства, от которых он испытывал неловкость. Она была его подопечной и скоро должна стать женой его брата, да и ко всему прочему он находил ее, по меньшей мере, несносной. И все же вопреки всему в нем медленно закипало, разливаясь по венам, какое-то неведомое чувство: оно влекло его к ней и сбивало с толку. Время от времени это чувство вырывалось, производя маленькие взрывы, совершенно не приемлемые в данных обстоятельствах. Верджил не сомневался, что каждый раз, когда он решится называть ее Бьянкой, один из этих пузырьков будет лопаться.
– На мой взгляд, это слишком фамильярно.
– Ну, тогда и Леклер для меня, пожалуй, тоже слишком фамильярно. – Бьянка вскинула голову. – Придумала. Я буду называть вас дядя Верджил. Вы же сказали, что опекун все равно что отец, но называть вас «папа» довольно нелепо.
И впрямь – дядя. Верджил заглянул под опущенные поля ее шляпки и заметил скользнувшую по губам Бьянки легкую улыбку. Она подтрунивала над ним, а он все время попадался на ее удочку. Хуже того, вызывающие двусмысленности и взгляды искоса делали ее очень земной, отчего кровь Верджила ни на минуту не прекращала кипеть.
– Дядя Верджил, мы на границе с Вудли?
– Вудли находится прямо за этой горой. С вершины вы сможете увидеть дом. Хотите подняться наверх?
Бьянка кивнула. От внимания Верджила не укрылось, что она направилась по самой удобной тропе.
Бьянка поднялась на вершину, с которой как на ладони были видны расстилавшиеся перед Вудли поля. Вдалеке вырисовывался особняк колоссальных размеров, возведенный вдохновленным идеями классицизма Адамом Кенвудом.
– Очень большой, правда?
– Да, – спокойно проговорил Верджил, но Бьянка расслышала в его тоне неодобрение. Чрезмерно большой, вульгарный в своей массивности, дом казался тем более безвкусным, что был резиденцией новоиспеченного баронета, нувориша до кончиков ногтей. Должно быть, Верджил поддерживал с Адамом приятельские отношения, иначе дед никогда не назначил бы его ее опекуном. Однако даже при этом в глазах аристократа, ведущего свою родословную со времен норманнского завоевания, коим являлся Верджил, старый делец оставался лишь тем, кем был всегда.
Однако пренебрежительное отношение виконта не слишком обидело Бьянку – она и сама придерживалась относительно деда того же мнения. Хоть Адам Кенвуд и оставил ей состояние, она все равно ненавидела его. Если бы он завещал свой дом ей, она сожгла бы его дотла. Он совершил великий грех, и Бьянка ни минуты не сомневалась, что на его совести немало других преступлений.
