Он чувствовал острое любопытство. Чем больше росла его известность, тем больше людей, самых разных, старались завязать с ним знакомство. Миша тешил себя надеждой, что его самого слава не изменила, однако она, безусловно, изменила отношение к нему окружающих.
Он вошел в лифт, нажал кнопку пентхауса, с наслаждением повторяя в уме это слово… Пентхаус… роскошная квартира на верхнем этаже, выходит окнами на Центральный парк. Восточная часть обращена на Лонг-Айленд, через Ист-Ривер, западная — на Нью-Джерси, через Гудзон. Казалось, они со своей высоты взирают на весь мир. Они — на вершине. Миша удовлетворенно улыбнулся. Да, он достиг вершины.
Лифт остановился. Он вышел из кабины, на ходу нашаривая в кармане брюк ключ от квартиры. Прежде чем открыть дверь, потер пальцем серебряную мезузу наверху, благоговейно коснулся ее губами. Двенадцать лет прошло с тех пор, как дедушка Аркадий подарил ему ту мезузу, в Москве. Двенадцать лет… Он, наверное, давно уже умер. А Мише — восемнадцать, и он теперь живет в Нью-Йорке.
Россия вспоминалась ему как далекий, туманный сон. Однако образ старика запечатлелся в его памяти навсегда во всех мельчайших деталях его облика и одежды. Он помнил его манеру говорить, особенности его поведения, все его советы и наставления. Дедушка Аркадий — его единственное любимое воспоминание о России. И останется таковым навсегда, в этом он не сомневался.
Он вошел в огромную лиловую прихожую роскошной старой квартиры, в которой жил вместе с родителями. Бросил ключи в серебряную резную русскую вазу, стоявшую на тумбочке, тоже сделанной в России. Прошел в просторную гостиную с высоченными потолками — не меньше двадцати футов высотой.
Никого. Он прошелся вокруг двух грандиозных концертных роялей «Стейнвей», стоявших вплотную друг к другу. Подошел к оконной стене. Из огромного — от пола до потолка — окна открывался вид на Центральный парк. От этого зрелища у него всякий раз захватывало дух. Неповторимое очарование. Иногда он воображал себе, что это вид на его парк, на его город, распростершийся у его ног, воздающий ему почести. Ему, будущему великому пианисту. Однако этими мыслями он не делился ни с кем. Понимал, что ни у друзей, ни у родителей одобрения они не вызовут.
— Миша! — услышал он голос матери. Вздрогнул внезапно выведенный из задумчивости;
— Где ты пропадал так долго? Я уже начала волноваться. Сегодня же концерт, а потом прием.
Миша обернулся. Соня уже переоделась к концерту. Это длинное черное платье строгого покроя с атласным лифом, шифоновой юбкой и рукавами она сшила несколько лет назад специально для его концертов. В ушах маленькие бриллиантовые сережки — подарок Дмитрия, на лифе платья брошь с жемчугом и бриллиантом — подарок Миши.
