Николас философски покачал головой, усаживая Фейт.
– Он безнадежен. Ни минуты не может сидеть без дела. Любит быть нужным.
Фейт улыбнулась. «Все любят быть нужными», – подумала она.
Леди Бринкэт и ее дочь уже сидели за столом. Хозяин шепнул, что кто-то другой согласился уступить им свою комнату.
Когда Стивенс проходил мимо двух дам, Фейт услышала, как девушка сказала:
– Ой, мама! Посмотрите на его лицо! Какое уродство!
Девушка говорит о Стивенсе, с ужасом поняла Фейт. С жестокостью и презрением разглагольствует о его военных увечьях.
Мать ответила громким, презрительным голосом:
– Отведи глаза, моя дорогая. Такому человеку, как этот, не место в столовой. Имей его хозяин xoть малую толику деликатности, он бы убрал такого безобразно уродливого слугу с глаз долой, чтобы не шокировать дам.
Она использует Стивенса, чтобы отомстить Николасу, дошло до Фейт, и внезапно она разозлилась. Резко отодвинув стул, она встала и подошла к с столу, за которым сидели женщины.
– Как вы смеете! – возмутилась она. – Как смеете вы говорить о человеке, который сражался за короля, за свою страну – и за вас! – так бессердечно, так бесчувственно! И вы еще называете себя леди! Вам бы следовало стыдиться такой своей бесчувственности! Вам бы следовало уважать и чтить такого человека, как Стивенс, и не важно, слуга он или нет! Вам следовало бы уважать всех, кто рисковал своей жизнью ради вас и вашего комфорта!
Две женщины уставились на нее, потрясенные, словно на них напала мышь.
Фейт сверлила их гневным взглядом. Грудь ее нервно вздымалась, а глаза щипало от злых слез.
– И если я еще когда-нибудь – хоть раз! – услышу, что вы говорите гадости про лицо Стивенса, я... я побью вас обеих! – Хотела бы она придумать какую-нибудь более действенную угрозу, но была так расстроена, что плохо соображала.
При одной мысли, что кто-то мог использовать шрамы милого, доброго Стивенса, чтобы отомстить Николасу и ей за отказ поделиться комнатой, у нее в жилах вскипала кровь.
Последовало гнетущее молчание. Фейт приготовилась услышать дальнейшие оскорбления от леди Бринкэт и ее дочки, но те, похоже, были так шокированы ее неподобающей выходкой, что ничего не сказали. Лицо леди Бринкэт побелело, а у ее дочки покраснело.
Раздались аплодисменты. Все повернули головы к угловому столику. Николас Блэклок стоял и аплодировал. Фейт потрясенно воззрилась на него.
Дверь кухни распахнулась, и крупная женщина, одетая в белый передник и поварской колпак застыла в дверях. Мадам, повариха. Уперев руки в пышные бедра, она требовательно спросила по-французски:
