Фулку пришлось долго ждать, пока Филипп разбирался с торговцами и землевладельцами, непременно желавшими изложить ему свои требования. Наверное, они все думали, что с ним легче будет сговориться, коли он уезжает? И по-видимому,
оказались правы.
В конце концов подошла очередь Фулка. Филипп выслал из комнаты стражу и с ироничной улыбкой посмотрел на своего приближенного, которого трудно было отличить от сирийского христианина в его черном длинном одеянии. Борода и перевязанный из осторожности глаз делали его вовсе неузнаваемым.
— Подождите! Ничего не говорите! Я сам угадаю. Вы узнали, что мы отплываем, и захотели вернуться во Францию вместо того, чтобы служить тут Саладину.
Фулк от удивления разинул рот, и в глазах у него появилось виноватое выражение.
— Да, сир. Если вы меня возьмете с собой, я буду преданно служить вам до конца моих дней.
— О да, конечно, будете… если это будет вам I выгодно. Скажите, каким образом я объясню ваше неожиданное появление, когда все знают, что вы изгнаны за ваши грехи, в частности за покушение на жизнь любимого рыцаря Ричарда?
— Но, ваше величество, кому не известно ваше милосердие, — сказал Фулк и понял, что Филипп остался равнодушен к его лести. — Вы можете назначить цену.
— Наконец-то я слышу нечто разумное.
— …которую вы великодушно простите мне в качестве свадебного подарка.
Теперь Филипп от удивления разинул рот.
— Свадебного?
— Ну, конечно. Вы же сами хотели, чтобы Алуетт стала моей женой, а я загладил свою вину? Или теперь вы хотите, чтобы она стала женой Рейнера де Уинслейда? Вам известно, что венчание назначено на первое августа? — Фулку доставило огромное удовольствие застигнуть Филиппа врасплох. Он прищурился, и глаза на жирном лице стали похожи на две почти незаметные щелочки.
— Нет, я не знал. Моя милая сестричка не позаботилась сообщить мне. На другой день после нашего отплытия. Вот как!
— Правильно, сир. А я предлагаю вам…
За два дня до свадьбы Алуетт сидела возле окна в своей комнате и наслаждалась вечерней прохладе. Завтра Филипп и те из французов, которые считают, что исполнили свой религиозный долг, покинут берега Палестины. Она вздохнет с облегчением, когда будет знать, что он далеко и больше не может причинить ей горе.
Когда он прощался с ней сегодня, то был в хорошем настроении и просто сиял от счастья, что возвращается домой, где не будет ни здешней жары, ни здешних забот. Может, поэтому он так радостно сообщил ей, что Анри остается в Палестине с его королевского согласия и благословения.
