Рейнер пришел в восторг от выдержки Филиппа, когда тот заявил, что это не его письмо, хотя заметно побледнел при виде его.
— Вы сами его написали, Ричард, — сказал он.
У Ричарда перехватило дух от такой наглости. — Я? А зачем мне, ваше величество, сочинять такие письма? — спросил он, кривя рот от возмущения.
— Ну, чтобы не выполнить долг чести и отказаться от Алес.
— Да не женюсь я на отцовской шлюхе, даже если сам папа прикажет мне сделать это, — взревел Ричард, мгновенно вспыхнув от привычного уже попрека.
И пошло-поехало. Уставший от интриг и скандалов за долгие месяцы ожидания, Рейнер погрузился в мечты, пока английский и французский короли бросали друг другу в лицо обвинения, одно другого хлестче. Он мечтал об Алуетт, представлял, что она теперь делает, мысленно просил ее скучать по нему. Вспоминает ли она ночи, которые провела в его объятиях, задыхаясь от счастья, когда он возносил ее на вершину блаженства? Он вызывал в памяти ее совершенную красоту, вкус ее припухлых, ждущих поцелуев губ, блеск ее черных волос, твердость розовых сосков, всегда готовых откликнуться на его прикосновение, изгиб ее бедер и великолепную форму длинных прелестных ножек.
Он даже взмок от внезапно вспыхнувшего в нем желания и был рад, что стоит за высоким, украшенным резьбой креслом Ричарда, так что никто не обратил внимание на его изменившееся лицо. Очнувшись, он понял, что почти ничего не пропустил, пока витал в облаках счастья. Ричард все еще продолжал приводить доказательства связи его отца с Алее Французской, а Филипп возмущался, но готов был все забыть, если Ричард присоединится к нему, когда он в марте будет покидать Мессину.
Ричард же кричал, что он не только никуда не поплывет вместе с Филиппом, но собирается в Англию и раньше августа на него можно не рассчитывать. Рейнер знал, что король получил неприятные известия из дома о скандалах между принцем Иоанном и Лоншаном, но поверить в то, что Ричард допускает мысль об отсрочке похода, было невозможно, и он от души выругал про себя всех королей на свете, потому что, будь они с Алуетт крестьянами в Уинслейде, они бы чаще виделись.
Хотя Элеонора привезла с собой двух фрейлин, старых женщин, не оставивших ее, когда она была заключена в крепость, и Беренгария — одну, Ра — мону из Наварры, Алуетт очень быстро завоевала их любовь и стала первой дамой королевского дома в Бриндизи.
Многого, что выпадает делать фрейлинам, Алуетт не могла делать из-за своей слепоты, например, читать книги и рукописи из великолепной библиотеки Танкреда или помогать Беренгарии одеваться, но с этим справлялась Рамона. Иногда приходила на помощь и Инноценция, хотя сицилийка совершенно терялась в присутствии королевских особ, ведь еще совсем недавно она и мечтать не могла даже о месте горничной.
