– Если хотите, можно спеть песенку. Это не то чтобы рождественская песня, это старая баллада о храбрых горцах. Моя бабушка ее пела.
– Конечно, – ответила ей Кэтлин. Гейбриел подбросил в печь дров, и Рейчел запела чистым, красивым голосом:
Побудь со мной, красотка Полли, Побудь со мной, сказал мне он, Я пред отцом твоим предстану, С тобою буду обручен. Не буду я сидеть с тобою, Красотка Полли говорит, С тобою шестеро уж были, Седьмою быть мне претит...
Песенка Рейчел повторялась куплет за куплетом, и вскоре все присутствующие – и Гейбриел, и Дерри, и Джастис – присоединились к ней, подпевая нехитрые слова. Когда эту песню допели, они на пару с Гейбриелом затянули «Кукушку», а затем «Дикие топи». Дерри заснула посреди «Цыганки Дэви», но Кэтлин держала ее на коленях еще больше часа. Затем она с помощью Рейчел уложила крошку в постель и подоткнула одеяло.
Когда они вернулись на кухню, Мэри загоняла Джастиса в постель, а Гейбриел сгребал в кучу угли из печи. Взрослые посидели на кухне за разговорами еще часа два, после чего Мэри и Урика ушли в хибарку старой индианки. Гейбриел тоже вскоре откланялся.
Кэтлин постелила Рейчел в комнате Дерри, а сама ушла в спальню и переоделась в ночной халат. Она знала, что ей нужно поспать, но не могла сомкнуть глаз. Кэтлин зажгла лампу и спустилась вниз, на кухню. Она раздула угли и подбросила свежих дров. Пододвинув кресло-качалку Мэри поближе к печи, Кэтлин устроилась у огня и стала смотреть на тлеющие головешки.
– Шейн Макенна, где ты? Приезжай домой, прошу тебя, приезжай домой... живым и невредимым.
Она стала читать молитвы, которых не произносила уже давным-давно. Она перестала молиться после смерти матери. Тогда, в те страшные месяцы, она молилась непрестанно. О том, чтобы мама поправилась, чтобы урожай не сгнил полностью, чтобы Шейн не забыл ее в далекой Америке.
– Боже всемилостивый, – шептала она, – прошу тебя, прояви чуточку своего милосердия. Сделай всего лишь одно маленькое чудо этой волшебной ночью – верни его домой. Он нужен детям. Он нужен мне.
Кэтлин не знала, как долго она просидела в темноте, но ее привел в чувство холод, пронизывающий до костей. Ей показалось, что подул ветер, а в воздухе кухни закружились снежинки. Почти погасший огонек масляной лампы вдруг встрепенулся и задрожал. Из печи взметнулся столб золы, улетая вместе с искрами в трубу.
Поежившись и лишь наполовину проснувшись, Кэтлин поднялась на ноги.
– Кто здесь? – спросила она.
