Тоскливое отчаяние, путавшее мысли Реми, мешало ему вникнуть в смысл извилистых строчек, заполнивших лежавший перед ним лист гербовой бумаги. Время шло, а думы уводили его все дальше и дальше, окончательно заглушив слабые угрызения совести, упрекавшей его в пренебрежении профессиональным долгом.
Через полчаса в коридоре раздались тяжелые шаги – стражники вели в кабинет следователя арестанта.
Реми д'Аркс вздрогнул и попытался сосредоточиться.
Наметанным взглядом он быстро пробежал лежавшие перед ним документы.
Протокол, подписанный комиссаром полиции, ни в чем не противоречил кратким и ясным рапортам инспекторов: улики, найденные на месте преступления, были столь убедительны, что у них не оставалось сомнений в виновности арестованного.
В тот момент, когда открывалась дверь, глаза молодого судьи обратились на четвертый листок, оставшийся без подписи. Исписанная мелким убористым почерком бумага завершалась словами:
«Важная деталь: денег при арестованном не обнаружено, если не считать весьма незначительной суммы. Известно, что он питал романтическую надежду на брак с молодой девушкой аристократического происхождения и притом весьма богатой – поговаривают, что в приданое она получит более миллиона».
Работа делает мужчину мужчиной. К Реми д'Арксу внезапно вернулась ясность мысли – он снова почувствовал себя юристом.
Глаза его не отрывались от никем не подписанного документа, заключавшего в себе явное злоупотребление презумпцией невиновности. В нем сразу зародилось сомнение, причем особого рода – связанное с его упорным самостоятельным розыском. Он подумал: «Точно такой же листок был в деле того несчастного, что «заплатил по закону» за смерть моего отца».
Ни следа от прежней расслабленности не осталось в Реми д'Арксе, когда он пристально взглянул на арестанта – стражники, оставшиеся в коридоре, как раз впустили того в кабинет. Внимательный взор молодого судьи выражал живейшее любопытство и даже что-то вроде симпатии.
Из соседней комнаты появился секретарь, прошмыгнул за свой маленький столик и, вынув из письменного прибора перо, стал его протирать.
Арестант остановился в трех шагах от стола следователя опущенными руками и высоко вскинутой головой; впрочем, в позе его не было ничего вызывающего.
Мориса Паже уже облачили в тюремную куртку, но брюки на нем остались прежние, военные. Он очень побледнел и осунулся, однако в мужественном взгляде его не было и намека на слабость.
У Мориса Паже были глаза честнейшего человека, и когда взгляд его скрестился со взглядом молодого судьи, Реми д'Аркс невольно нахмурил брови, а Морис потупился.
