– Что это за река?
– Река Болье. Впадает в Те-Солент. Если хочешь поплавать под парусами, здесь есть пристань.
Он подошел к ней сзади, взял ее руками за шею и нежно коснулся подбородка. Ему казалось, что ее аромат одурманивает его. Натаниэль зарылся лицом в волосы девушки.
– Я не умею управлять лодкой.
Она наклонила к нему голову, ее голос стал томным, возбуждение волной поднималось в ней.
– Я и не предполагал, что ты чего-нибудь не умеешь.
Большими пальцами ласкал он ей мочки ушей, ладонями – щеки.
– А ты не много обо мне знаешь, – сообщила она ему, ласкаясь о его руки.
Как это получалось, что от малейших его прикосновений она таяла, как масло? Перед силой ее физического желания отступало все – и ее злость на него, и необходимость мести.
Вдруг перед ее внутренним взором промелькнуло лицо Гийома, его страстные черные глаза, большой, улыбчивый рот, острый подбородок. Она вдруг на мгновение почувствовала прикосновения его рук к своему телу – уверенные прикосновения любовника, который проник во все тайные уголки ее души.
И горечь утраты всколыхнулась в ней так же сильно, как и в первые дни, когда его не стало. От боли у нее перехватило дыхание.
Натаниэль ощутил перемену через пальцы, касающиеся теплой, нежной кожи.
– Что случилось? – прошептал он ей в волосы. – Тебе плохо, я чувствую.
– Просто воспоминания, – с усилием ответила она, оттолкнув его руки. Габриэль содрогнулась, не в силах скрыть свое состояние. Она не могла рассказать о своей боли этому человеку. – Думаю, на этом осмотр дома заканчивается, а ты как считаешь?
Натаниэль стоял, нахмурившись. Он почувствовал эту внезапную перемену в ней и не понял, в чем дело. Что случилось? Может, она что-нибудь скрывала?
– Да, я должен идти, – ответил он. – Уже час, как я послал за управляющим. Развлекайся сама. Если захочешь написать письмо, то в секретере ты найдешь бумагу, перо и чернила.
– Спасибо. Но я еще немного побуду здесь.
– Как хочешь. – Он слегка поклонился ей на прощание и ушел.
Габриэль постояла еще некоторое время, глядя в окно, – до тех пор, пока приступ тоски не прошел, и боль не была вновь загнана в дальний уголок ее души, недоступный для вторжения.
Потом она повернулась и быстро спустилась вниз, где задержалась на несколько минут, чтобы получше рассмотреть портрет Элен Прайд. Майлз говорил, что Натаниэль обожал ее. Нетрудно было догадаться почему. Доброта и мягкость сияли в ее глазах. Линии тела были плавными, никаких острых углов, резкости в чертах, которые – Габриэль знала это – были присущи ей самой.
