– А Виктор-то где, Виктор?
– И он заодно там!
– В милиции?
– Да не в милиции, а на дворе, говорю вам!
– Ну, а ты-то был с ним?
– Был с ним, да утёк, а его замели.
Оторвав наконец руки от стула, Лиза подбежала к постели, схватила головной платок, бросила его, отворила шкаф, принялась что-то искать в платьях, бормоча: «Постой, постой, ты проводишь меня, Паша, постой…»
Меркурий Авдеевич взял её за руку, отвёл к креслу, усадил, сказал отрывисто:
– Некуда тебе ходить… Я приведу Виктора.
Она в смятении опять поднялась. Он надавил на её плечо, прикрикнув:
– Сиди! Я за него в ответе. Сам пойду.
Он зашагал так скоро, что Павлик припустился за ним почти бегом. Дорога была не близкая, но до каждой надолбы на перекрёстке знакомая Меркурию Авдеевичу: не так уж давно хаживал он, что ни день, на Верхний базар в свою лавку. Он двигался с замкнутой решимостью, точно на расправу, пристукивая жиденьким костыльком, как прежде пристукивал богатой тростью с набалдашником, спрятанной теперь подальше от недоброго глаза.
– Вон, – показал Павлик, когда между рыночных каменных рядов завиднелась кучка людей, – вон, где милиция стоит туда их согнали.
Меркурий Авдеевич сбавил шаг, перестал пристукивать костыльком. Вдоль корпуса с дверьми на ржавых замках (тут раньше торговали мыльные и керосинные лавки) тёрся разномастный народ, чего-то ожидая и глазея на двух милиционеров, охранявших ворота былого заезжего двора. Один милиционер был по-молодому строен, ещё безбород и – видно – доволен представительными своими обязанностями. Другой рядом с ним был коротенький, напыщенный и с такими залихватскими, раздвинутыми по-кошачьи подусниками, о каких перестали и вспоминать. Оба они осмотрели Меркурия Авдеевича безошибочными глазами.
– Я насчёт своего внука, товарищи. Внук мой нечаянно попал в облаву, – просительно сказал Мешков, подходя осторожно и приподымая картузик.
– Нечаянно не попадают, – ответил молодой.
– Как не попадают? Не ждал попасть, а попал. Полная нечаянность и для матери его, и для меня, старика.
– Совершеннолетний?
– Как?
– Внук-то совершеннолетний?
– Да что вы, товарищ! Мальчоночка, вот поменьше этого будет, – показал Мешков на Павлика.
– Чего же в торгаши лезет, когда молоко на губах не обсохло?
Павлик вытер пальцем губы и отвернулся вызывающе.
– Зачем – в торгаши?! – испугался Меркурий Авдеевич и даже занёс руку, чтобы перекреститься, но вовремя себя удержал. – Озорство одно, больше ничего. Ведь они же – дети, что мой внучок, что вот его приятель. То им крючки для удочек спонадобятся, то клетка какая для птички. И все норовят на базар – где же ещё достанешь? Ребятишки – что с них спрашивать?
