- Спокойной ночи, мистер Корнелиус, - сказала хозяйка.
- Спокойной ночи, мистер Корнелиус, - сказала ее дочь.
- Спокойной ночи, мой дорогой друг, - сказал мистер Азиз. - Я очень надеюсь, что у вас есть все необходимое.
Они ушли, а мне ничего не оставалось, как медленно и неохотно подняться на третий этаж и отправиться в свою комнату. Я вошел и закрыл дверь. Тяжелые парчовые шторы были уже задернуты одним из слуг, я раздвинул их и выглянул из окна. Воздух был неподвижный и теплый, луна заливала пустыню серебристым сиянием. В ее свете пруд напоминал огромное плоское зеркало, лежащее на лужайке. Рядом с ним я видел четыре шезлонга, на которых мы недавно сидели.
Так, так, подумал я. И что же теперь?
Одно я знал твердо: в этом доме я не должен пытаться выходить из комнаты и крадучись пробираться по коридорам. Это равносильно самоубийству. Много лет назад я понял, что есть три породы мужей, с которыми не надо связываться: это болгары, греки и сирийцы. Ни один из них не станет возмущаться вашими заигрываниями с его женой, но если застанет вас в ее постели, то убьет на месте. Мистер Азиз сириец. Посему необходима известная осторожность, и если сейчас и можно что-то предпринять, то инициатива должна принадлежать не мне, а одной из двух женщин, ибо только она (или они) знают, что безопасно, а что грозит бедой. Тем не менее должен признаться, что, будучи пять минут назад свидетелем того, как мой хозяин велел им обеим следовать за собой, я не питал особых надежд на их активность в ближайшем будущем. Однако беда в том, что я позволил себе дьявольски возбудиться.
Я разделся и долго стоял под холодным душем. Это помогло. Потом, поскольку не могу заснуть при лунном свете, я удостоверился, что шторы плотно задернуты, лег в постель и около часа, а то и больше читал "Естественную историю" Селборна в издании Джилберта Уайта. Это тоже помогло, и в конце концов где-то между двенадцатью и часом настало время, когда я смог выключить свет и без слишком больших сожалений приготовиться ко сну.
Только я начал задремывать, как услышал какие-то слабые звуки. Я тотчас узнал их. Звуки походили на те, которые я слышал много раз, и все же они по-прежнему оставались для меня самыми волнующими и завораживающими. Они представляли собой слабый, едва уловимый скрежет металла о металл и производились, всегда производятся кем-то, кто очень медленно и осторожно поворачивает снаружи дверную ручку. Одно мгновение - и я весь превратился в слух. Но не двигался, а просто открыл глаза и не отрываясь смотрел на дверь; помню, что в тот момент я мечтал хотя бы о щелке между шторами, хотя бы о тонком лучике лунного света снаружи, чтобы увидеть хоть тень прелестной фигуры, которая вот-вот войдет. Но в комнате было темно, как в подземелье.
