– Если не хочешь, я пойму, – продолжала Пенелопа, глотая комок в горле.
Меган покачала головой:
– Пенелопа, Деймиен говорит, мы не можем с тобой поехать, никто из нас.
Пенелопа застыла на месте.
– Что?!
Меган покраснела и не отводила глаз от приближающейся кареты.
– Я с ним уже спорила. Он говорит, что для меня или моего отца, или твоей матери это слишком опасно. Что его враги могут использовать нас, чтобы добраться до тебя или Деймиена. Он не сможет обеспечить нам надежную охрану.
Пенелопа сжала губы.
– Ах, вот как!
– Пенни, я думаю, он прав. Я не знала, что делать, когда тот человек кинулся на тебя с ножом. Сумела только нырнуть за колодец. Даже не смогла тебе помочь. – Меган выглядела огорченной. – А что, если из-за меня пострадаешь ты? Или Деймиен? Я тогда умру. Конечно, если убийца даст мне на это время.
– Но…
– Я привела все аргументы, которые только могла придумать: что я маленькая и не займу много места; что я сама могу за собой ухаживать и за тобой тоже; что я трусиха и на милю не подойду ни к какому убийце. Но Деймиен все отверг. Он и его люди будут охранять тебя, Пенелопа. Деймиен прав. Мы будем только мешать.
– Вы не будете мешать, – запротестовала Пенелопа, у которой сердце сжалось от боли.
– Будем. И ты сама это знаешь. Мы не будем знать, как себя вести, что делать. Вспомни, как Саша бросился тебя защищать.
– Мне не хотелось бы вспоминать об этом. – Во сне Пенелопа снова и снова переживала случившееся. Вот Саша толкает ее к каменной стенке колодца, накрывает собственным, таким легким, телом. Пенелопа, словно наяву, слышит его крик, когда нож вонзается ему в спину.
Она помнила, как расслабился Саша, с каким облегчением вздохнул, когда она промыла его рану в таверне, с каким торжеством объявил, что боль ушла.
Пенелопа и сама не знала, действительно ли она обладает неким даром врачевания, или Саша исцелился потому, что так сильно в нее верил. Тем не менее, Саша поправился очень быстро и без всяких осложнений. Свита Деймиена, даже его несколько циничный камердинер Петри, стала смотреть на Пенелопу с особенным уважением.
Сейчас Саша при всех регалиях стоял неподалеку от девушек. На нем был сюртук военного покроя, еще больше напоминавший форму, чем его прежний костюм. На груди позвякивали медали, лента сверкала так, словно он ее отполировал.
Ливреи остальных слуг тоже блестели как новенькие. Те, на ком было больше медалей, кружев, галунов, смотрели на других с явным превосходством. Руф и Майлз стояли, высоко задрав подбородки. На груди этих молодцов сверкало множество медалей, а на плечи давили ярды фестонов из золотой тесьмы.
