Он не охладел к Эме после ночного разговора в Монпелье. На следующее утро он и не думал отказываться от пребывания в Ламалуке и даже не собирался его сокращать: он знал, что Эме расстроится, если он примет такое решение, хотя любая другая женщина на ее месте сочла бы его поведение вполне естественным. Реми восхищало ровное отношение Эме, нисколько не убавившей своей заботы о нем. Ему на память приходили прежние любовницы, не ссорившиеся с ним, но резко менявшие свое поведение, как только прекращались их близкие отношения. На следующий же день они начинали обращаться с ним по-приятельски небрежно, как принято между холостыми друзьями. Ничего подобного не произошло с Эме. Несмотря на то что Реми уже не был ее любовником, в ее глазах он попрежнему заслуживал всяческого уважения. Она не стала относиться к нему как к любовнику, который получил отставку. Она все так же высоко ценила достоинства Реми, отличавшие его от других молодых людей, чем он и покорил ее сердце в первый же день их встречи, когда она еще только ему симпатизировала. Она продолжала дорожить его дружбой. И он не изменился к ней. И она это чувствовала и давала понять ему, что чувствует.
Ничего в том, как она вела себя и говорила с ним, как произносила его имя в разговоре с прислугой, нечаянно подслушанном Реми, ничего не давало ему повод считать, что он занял менее почетное место в ее сердце. Не изменились даже ее манеры, ибо если в глазах недалеких людей Эме и выглядела женщиной, ведущей легкомысленный образ жизни, то в своих речах и манере держаться она не допускала ни малейшей вульгарности.
Когда раньше, еще до знакомства с Эме, Реми расспрашивал о ней Пекера, тот ответил со свойственным ему прямодушием: «О! Она удивительна. Иногда мы не ладим, бывает, что я не знаю, куда от нее деться, но я должен тебе признаться, что как женщина она просто восхитительна». И Реми долгое время считал, что его друг ошибся, употребив не тот оборот речи: женщина такой профессии, пользующаяся известностью, в таком возрасте и в особенности столь вольного поведения – словом, женщина доступная не могла быть восхитительной.
Однако теперь он должен был признаться себе:
«Да, когда говоришь об Эме… другие слова неуместны». В самом деле, Эме была восхитительной. И самым убедительным тому доказательством была ее дружба, которая, что редко случается у женщин, оказалась долговечнее любви.
Да, у восхитительной Эме, с ее легким, уживчивым характером, ненавязчивой снисходительностью, тактом, то есть всеми необходимыми качествами, с помощью которых стареющие женщины пытаются компенсировать недостающую молодость и удержать молодых любовников, добродетели расцвели пышным цветом сами по себе. Для любой другой женщины такое совершенство явилось бы плодом упорного труда над собой и давало бы о себе знать лишь тогда, когда в этом возникала необходимость; у нее же оно было результатом длительного естественного накопления опыта.
