Илья Сергеевич садится на стул.
ИЛЬЯ СЕРГЕЕВИЧ. На сегодня все свободны. Маша и Тоня останьтесь...
Агафоновцы встают и направляются к выходу. Остаются две женщины, те самые, что были в Москве. Робко подходят они к сидящему на стуле Илье Сергеевичу.
ИЛЬЯ СЕРГЕЕВИЧ. Ну, что, подруги кудрявые? Как в Москву съездили?
МАША. Хорошо съездили, Илья Сергеевич.
ТОНЯ. Степу проведали.
ИЛЬЯ СЕРГЕЕВИЧ. Ну и как там Степа?
МАША. Учится, слава тебе Господи.
ИЛЬЯ СЕРГЕЕВИЧ. Это хорошо. Где еще были?
ТОНЯ. В Музее авиации. Ну, и на рынке.
МАША. Вот подарок тебе привезли.
Маша достает из сумки и протягивает Илье Сергеевичу коробку конструктора с изображением самолета.
ИЛЬЯ СЕРГЕЕВИЧ (берет коробку, рассматривает). Серьезная машина. Где еще были?
ТОНЯ. Ну, та еще на вокзале.
ИЛЬЯ СЕРГЕЕВИЧ (не отрываясь от коробки). А как насчет редакций газет и журналов? А?
Поднимает глаза на женщин, под его взглядом те сникают.
ИЛЬЯ СЕРГЕЕВИЧ. А вот у Кухарешиных журналист остановился, про нашу деревню писать хочет. Как это понимать? (Внезапно, близоруко приближает коробку к лицу.) Почему два пулемета, когда один? (Переворачивает коробку.) А... китайцы делали, когда у них авиация-то своя была...
МАША. Прости, родной. Хотели в святцы тебя занести.
ИЛЬЯ СЕРГЕЕВИЧ (притворно растроганно). В святцы? Вот спасибо, так спасибо (Резко суровеет.) Так. Гасстело есть в святцах?
МАША. Нету.
ИЛЬЯ СЕРГЕЕВИЧ. А Покрышкин?
МАША. Нету.
ИЛЬЯ СЕРГЕЕВИЧ. А Жуковский, Водопьянов, Гризодубова?
Маша и Тоня подавленно молчат.
ИЛЬЯ СЕРГЕЕВИЧ. А я значит должен. Я значит достоин. Да-а-а... Дожили. Значит так, сидеть дома и никуда не высовываться. С журналистом сам разберусь. И чтобы больше ничего такого не было. Мне сверху видно все, вы так и знайте. Кругом отсюда, шагом марш.
Женщины встают, и, неумело маршируя, направляются к выходу. Илья Сергеевич раскуривает папиросу, берет под мышку коробку конструктора, и поплотнее, закутавшись в плащ, выходит из помещения.
Андрею снилось дерево, стоящее во дворе его дома. На самом деле его давно уже не было. С десяток припаркованных машин, разбросанные части скелета детской площадки, какие-то невнятные кусты вдоль тротуара, вот унылое лицо его двора. Но во сне было огромное, мощное дерево, с корнями, взорвавшими асфальт, словно плитку старого шоколада. Дерево существовало настолько спокойно, властно и уверенно, что окружающие его предметы казались мотыльками-однодневками, даже дом выглядел спичечным коробком, поставленным рядом для наглядности размера. И еще дерево звучало. Андрей знал, что внутри ствол полый, там сновал небольшой хорошо смазанный подъемник, работу которого выдавало негромкое жужжание мотора. Ночью, если, запрокинув голову, вглядеться в крону, то можно было заметить слабое свечение, наподобие огней появляющихся на заброшенных монастырских помойках. От дерева пахло арбузом и чем-то еще напоминающим запах старых виниловых пластинок.
