— Габи, это же твоя мать! — Судя по всему, его покоробили ее слова. — И по закону ты несешь за нее ответственность.
— Ответственность? Мои родители никогда не знали, что значит это слово! Потому-то я и бежала из родного дома! — Она сделала энергичный жест, обводя рукой комнату. — Кто поверит, что когда-то этот особняк считался одним из самых роскошных во всем Майами? Теперь он превратился в развалину по вине двух людей, моих родителей, которые разрушали все, к чему только не прикасались!
Додд тяжело вздохнул. Они и прежде говорили об этом.
— Милая, Жаннет нуждается в твоей помощи. Потому я и вызвал тебя.
Габи, повернувшись к раковине, резко открыла краны, и вода мощной струей хлынула на тарелки.
— Я бы хотела вернуться во Флоренцию и заняться своей прежней работой!
Додд взял кухонное полотенце.
— Нужно установить опеку над твоей матерью. — Уже много раз он как адвокат и друг советовал это. — Дальше тянуть уже нельзя.
— Это не так-то просто осуществить, — огрызнулась Габи. — Она не позволит!
— Нет, позволит. — Додд взял тарелку и не спеша вытер. — Все не так сложно. Тебе нужно, чтобы мать подписала доверенность. Тогда ты сможешь продать этот дом и получить хоть какие-то деньги. Из этих денег ты смогла бы погасить просроченные платежи, и, возможно, кое-что еще осталось бы на лечение Жаннет.
Габи покачала головой.
— Мама ничего не станет подписывать. Она считает, что, если подпишет какую-нибудь бумагу, мы тут же упечем ее в клинику. — Габи повернулась лицом к Додду. — Знаешь, моя мать права, — сказала она, понизив голос. — Я слишком труслива, не могу ей ни в чем возразить. Иметь таких родителей, как Пол и Жаннет, для меня непосильный крест.
— Ну же, Мышка, — начал Додд, — не сгущай краски.
— Это правда! Мать с отцом были полностью поглощены собой. У них никогда не находилось для меня времени. А теперь мне приходится расхлебывать за них! — с горечью воскликнула Габи и бросила посудное полотенце в мыльную воду. — О Господи, какая жара! Ненавижу Майами. Не хочу здесь оставаться!
— Успокойся, милая. — Додд быстро подошел к Габи, обнял ее и положил подбородок ей на голову. — Милая Мышка, ты так хорошо держалась до сих пор, — прошептал он. — Не расклеивайся же теперь.
Габи посмотрела в окно. В потемневшем стекле они оба отражались, как в зеркале: крепко сложенный мужчина со взъерошенными светлыми волосами и суровым лицом, когда-то красовавшимся на разворотах спортивных изданий. Теперь на нем лежала печать успеха и благосостояния. По контрасту с ним, ее образ казался тонким и смутным, она не обладала эффектной красотой своей матери, но унаследовала от нее прекрасные серебристо-серые глаза и рыжевато-каштановую копну вьющихся волос.
