Спустя неделю болезненных расспросов и мучительной близости, Элин стала умолять Тиарнана, чтобы он позволил ей ненадолго покинуть Таленсак и навестить в Иффендике замужнюю сестру.
– Мне нужно время, – сказала она. – Я стараюсь понять, правда, стараюсь! Но я... мне нужно уехать!
Втайне он почувствовал облегчение. Ее вопросы были для него настоящей пыткой, а ее бледное лицо и полные ужаса глаза причиняли ему страдания всякий раз, когда он их видел. Живя у сестры, она сможет успокоиться и привыкнуть к тому, что он такое. Он охотно дал ей позволение и отправил ее с отрядом слуг под предлогом обучения ведению хозяйства. Как только она уехала, он отправился в лес один. Под сенью Броселианда прошлое и будущее станут далекими, а его муки растворятся в запахах ветра.
Герцогский двор уехал из Ренна в первой половине июля и отправился на юг, в Нант. Переезд занял несколько дней, но как только все разместились в Нантском замке, двор снова возобновил трехъязычную болтовню, словно она и не прерывалась.
Нант был более крупным городом, чем Ренн, – портом, куда приходили корабли из всех гаваней мира. Однако замок был меньше, чем в Ренне: его построили Хоэлу тогда, когда он был всего лишь графом Нантским. Герцогский двор был полон до отказа. Гарнизонные рыцари большую часть времени проводили в городе или упражнялись с оружием в поле к северу от замка.
– Вам пришло письмо, – сообщил один из пажей Алену де Фужеру, когда тот возвратился после такой тренировки в полдень в середине сентября. – Его утром привез какой-то человек. Я положил его здесь, на столе.
– Человек? – переспросил Ален, беря письмо со стола большого зала и с опаской на него глядя. Это был один лист пергамента, а на печати не оказалось оттиска. Он подумал, не могло ли оно касаться какого-нибудь долга, о котором он позабыл. – Что за человек?
– Фермер откуда-то. Кажется, из Иффендика. Он сказал, – тут паж ухмыльнулся, – что ему его дала дама и попросила отвезти вам.
Ален вдруг вспомнил, что сестра Элин замужем за братом владетеля Иффендика. Он чуть было не вскрыл письмо прямо в зале, но потом решил унести его куда-нибудь подальше от посторонних глаз. Его вызвали ко двору сразу после переезда в Нант, но он все еще был в некоторой немилости.
Спустя несколько минут, оказавшись в саду замка, он сломал печать и развернул пергамент. Внутри оказалась прядь светло-золотых волос, перевязанных обрывком незабудкового шелка, а на листке округлым церковным почерком были написаны слова: «Часовня Святого Могана. Иффендик. За три дня до празднества святого Михаила. Девятый час».
