— Что значит — как с ней быть?
Оберегая большой палец, Ангус осторожно заковылял к холодильнику за новой бутылкой пива.
— Она ведь по нашему хотению не провалится в тартарары. — Он ловко откупорил бутылку. — На мой взгляд, нам необходимо убедить ее в нашей полной невиновности. Мы — честные граждане. — Он нарочито пожал плечами. — А поскольку мы и есть честные граждане, убедить ее в этом не составит особого труда.
Джуниор увидел, что отцовская голова уже работает на полную мощность.
— И каким способом мы это сделаем?
— Не мы, а ты. Тем самым, которым ты владеешь в совершенстве.
— А именно?
— Обольсти ее.
— Обольстить ее?! — изумился Джуниор. — Мне кажется, она не очень-то подходит для обольщения. Она, я уверен, нас на дух не переносит.
— Стало быть, это и надо изменить в первую голову. И заняться этим должен ты. Для начала постарайся во что бы то ни стало ей понравиться. Я бы и сам взялся, будь я во всеоружии. — Он озорно улыбнулся сыну. — Как, справишься с таким неприятным заданием?
Джуниор усмехнулся в ответ.
— Я чертовски рад, что подвернулась возможность испытать свои силы.
Ворота были распахнуты. Алекс въехала на территорию кладбища. Она никогда еще не бывала на материнской могиле, но знала номер участка: нашла его в бумагах, которые разбирала после того, как отправила бабушку в лечебницу.
Холодное небо неприветливо хмурилось. Солнце зависло на западе над самым горизонтом, как огромный оранжевый диск с каким-то латунным отблеском. Длинные тени от надгробий падали на жухлую траву.
Посматривая на скромные таблички указателей, Алекс нашла нужный ряд, поставила машину и вышла. Насколько она могла судить, кроме нее, вокруг никого не было. Здесь, на окраине города, ветер, казалось, дул сильнее, а его завывание было более зловещим. Подняв воротник мехового жакета, она направилась к своему участку.
Хотя она приехала специально, чтобы отыскать могилу, увидеть ее Алекс оказалась не готова. Могила возникла перед нею неожиданно. Первым порывом было отвернуться, как если бы она наткнулась на нечто ужасное, нечто страшное и отвратительное.
Прямоугольная плита возвышалась над землей не более чем на два фута. Алекс и не заметила бы ее, если бы не выбитое на камне имя матери. Далее шли даты рождения и смерти — больше ничего. Ни эпитафии. Ни непременного «От любящих». Ничего, кроме голых дат.
При виде этой скудной надписи у Алекс сжалось сердце. Седина была так молода, так хороша, подавала большие надежды — а тут такая безликость!
