– Не тужиться, – повторила Эммелин. Но как, чёрт побери, выполнить распоряжение акушерки? С трудом высвободив руку, она взяла салфетку, лежавшую возле миски, намочила её в холодной воде и протёрла влажный лоб подруги. – Мальвина, вы не должны тужиться.
Не слушая её, виконтесса продолжала стонать и кричать.
– Отвлеките её, миледи, – приказала рассерженная акушерка. – Заставьте её думать о чем-нибудь другом. О чем-нибудь таком, что по-настоящему разозлит её.
Мальвина снова застонала, не обращая внимания на окружавших её людей и на слова акушерки, и тогда Эммелин, глубоко вздохнув, забралась в огромную постель и, устроившись рядом со своей подругой, взяла в ладони её лицо.
– Мальвина, Мальвина! – требовательно заговорила она. – Послушайте меня.
– Я умираю, Эммелин. Я этого не вынесу. Скажите Роулинзу, что я его любила. Я была счастлива стать его графиней.
Эммелин поняла, чем отвлечь Мальвину, и усмехнулась.
– Мальвина, вы не можете себе позволить умереть. Вы оставите ребёнка на воспитание своей свекрови? Леди Тоттли?
Упоминание о матери Роулинза привлекло внимание Мальвины быстрее, чем демонстрация новых шляп на Бонд-стрит, и, как и просила акушерка, разозлило её, как не могло бы разозлить ничто другое.
– Леди Тоттли? – удалось ей выдавить.
– Кому же ещё нанимать няню и воспитателей, как не леди Тоттли?
– Нет, – прищурившись, прохрипела Мальвина, – никогда.
– То-то же. Не забывайте о наследнике. А если у вас будет девочка? Вы хотите, чтобы эта старая карга воспитывала вашу дочь? Выбирала для неё пансион? Представляла её королеве?
– Ни за что! – Упёршись локтями в матрац, Мальвина приподнялась на кровати.
Но Эммелин не собиралась останавливаться на этом.
– И вы понимаете, что графиня не успокоится, пока Роулинз снова не женится – на этот раз по её воле.
Это было уже слишком. Мальвина прищурилась, наморщила лоб и, взглянув на акушерку, спросила:
– Что я должна делать?
Молчание лишало Алекса присутствия духа больше, чем крики, а оно продолжалось уже несколько часов. Виконт и барон бодрствовали, но каждый погрузился в свои думы, и лишь редкие приглушённые крики и звуки движения наверху выводили их из этого состояния.
Когда первые рассветные лучи коснулись крыш Ганновер-сквер, дверь в библиотеку наконец отворилась, и в комнату вошёл дворецкий Тоттли:
– Милорд, вас хотят видеть наверху.
Роулинз бросился к двери, а потом так же резко остановился.
– Седжуик… мне кажется, я не смогу… Может быть, вы не сочтёте за труд пойти со мной?
