— Взгляни-ка вот на это.
В течение нескольких мгновений за окном не было видно ничего, кроме молочного марева. Затем туман расступился, и Уильям победно указал на лужайку под развесистым вязом.
— И что ты по этому поводу думаешь?
— Что пес все-таки пробрался в наш сад, — раздраженно заметил Эдвард. — Наверно, я оставил ворота открытыми.
Уильям вихрем вылетел из комнаты. Дверь черного хода хлопнула, потом еще раз, и он вновь ворвался в комнату, на этот раз с глазами круглыми, как блюдца.
— Ворота заперты. Но не в воротах дело, черт возьми. Открытые ворота тут ни при чем. Это как раз то, о чем я тебе говорил.
— Ага, — отозвался Эдвард, начиная опасаться, уж не дошло ли и впрямь до этого.
— Я уверен, что Пембли приложили к этому руку. На всем этом дерьме я вижу отпечатки их подлых пальцев.
— По-моему, — ответил Эдвард, не совсем понявший шурина, — кучка нетронута и имеет первозданный вид. Пембли пока рано обвинять. Честно говоря, мне кажется, что ты ошибаешься.
— Они перебрасывают свою собаку через забор, чтобы она гадила на нашу лужайку, ни более ни менее — вот о чем я говорю. Какие уж тут сомнения. Ты наивен, Эдвард, и ничего не замечаешь. А я много думал и наблюдал. И если хочешь знать, то здесь есть связь. Но мы не должны уступать им в бдительности и коварстве.
— Ага, — ответил дядя Эдвард.
— Для начала мы подстрижем живую изгородь вдоль забора. Понимаешь, если укоротить изгородь на фут, то, спрятавшись вон там, за шторой, я смогу видеть всю их гостиную как на ладони. Они примут меня за торшер. Никто ни о чем не догадается. Я собираюсь раскрыть их мелкие каверзы. Им меня не провести — я их вижу насквозь.
И снова дядя Эдвард не знал, как быть — свести все к шутке или вразумлять шурина. Он давно уже взял себе за правило во всем соглашаться с людьми горячими и рьяными, поскольку они в большинстве своем обычно страдали сумасшествием разной тяжести. Вести открытую дискуссию на равных смысла не было.
— В чем конкретно, — спросил он Уильяма, — ты подозреваешь Пембли? Если они строят каверзы, то делают это ужасно ловко.
— Ловко? — фыркнул Уильям с диким смешком. — Да они мне в подметки не годятся. Я их проучу, помяни мое слово. Ты удивляешь меня, Эдвард.
Сказав так, Уильям, видимо, удовлетворенный своим планом стрижки живой изгороди, повалился в зеленое просторное и очень мягкое кресло и, прихлебывая кофе, задумчиво уставился сквозь решетку камина в его пустые, черные от сажи недра.
