Дуня лежала одетая поверх одеяла и держалась за голову.
- Ой, не могу, мам, голова раскалывается... Ты уж прости, не помощница я тебе сегодня. Вот отлежусь...
- Да лежи. Вась, иди сюда, - позвала она оставшегося внизу сына. - Ох, Царица небесная, господи, благослови, - она перекрестилась на маленький образ в переднем углу комнаты.
Мельников в последние свои приезды сюда с удивлением отмечал, что в доме вдруг везде появились иконы. И сейчас, у гроба отца... Как легко и быстро слетела идеологическая шелуха с бывших коммунистов, колхозных начальников, без влияния извне, сама собой, и проступило к старости то, во что веровали их предки.
Словно укрепившись духом, мать отчетливо сказала:
- Клава Бахарева ваша сестра...
- Что ты сказала, мам? - тихо переспросила Дуня, явно не осознавшая материнских слов.
- Не понял, - озадаченно произнес Мельников.
- Чего ж тут не понять... - старуха словно под непосильным грузом опустилась на кровать, заставив дочь подобрать ноги. - Клава дочь вашего отца... как уж это там называется... беззаконная.
- Незаконная? - изумленно не то поправил, не то переспросил Мельников.
- Ну да... и не только она... Степана Зотова со Щагренихи помните небось? Так вот он тоже... брат ваш по отцу.
В светелке повисло тяжкое молчание. Дуня, приподнявшись на локтях, переводила недоуменные глаза с брата на мать и обратно. Мельников стоял набычившись, почти упираясь головой в низкий потолок светелки, переваривая вдруг свалившуюся новость.
- Что-то я все-таки не пойму. Как же это так получилось, - наконец нарушил гнетущее молчание Мельников. - Ведь и Клава, и Степан, и я одногодки, мы же в школе в один класс ходили. Это уж потом Клава на второй год осталась... и как это столько лет и никто ничего... почему мы ничего не знали-то?
- Кому надо, тот знал. - чувствовалось, что мать с немалым усилием раскрывает тайну детям, десятилетия лежавшую камнем на дне ее души, так глубоко. - Правильно, Вась, вы все трое в сорок четвертом родились... Ой, господи, дай силы... Отца-то летом сорок третьего ранило, а в зиму сорок четвертого его прямо с госпиталя совсем и отпустили...
- Ну и что? - вступила в разговор Дуня. - Мам, ты же говорила, что еще с довойны невестой его была, ждала...
- Не перебивай, - вдруг раздраженно повысила голос мать и тут же, словно обессилев от этой вспышки, чуть слышно добавила: - Я и сама собьюсь.
- Ничего понять не могу, как это... - тем не менее не успокаивалась Дуня.
