Москва под ударом | страница 45
Он и гнусом, и хрипом выкрикивал в небо: но вдруг голова, увидавши Надюшу, как мышечка, носиком ерзнула, палец ко рту приложивши; и – шэсть: под лопух; никого: лишь – разроет лопухов.
Лопухи шепепенили.
9
Клумбы, боскеты, кусты подрезные пропучились тенью, а пегий песочек – рудел; кустик, сбрызнутый вздрогами капель, осыпался; пылом подсолнечным плавилась речка; в подстриженном садике, пахнущем и резедой, и левкоями, за маркезитовою, литой загородкой у клумбы с лиловыми флоксами в сером во всем, с перевязанным пальцем (нарыв разыгрался) сидел Задопятов, листая Бальзака.
Серебряный шар раздувался из пятен настурциев над головою его, выяснялась на фоне синявой стены, изукрашенной белым фасетом и переходящей в веранду, где кадка-дождевка стояла и где из изогнутой лейки садовника прядали перлы на розовые и брусничного цвета соцветия; под парусиною синеполосой виднелося кресло-колясочка: спинкою к клумбам.
Никита Васильевич вздрогнул, услышавши шорох: взглянул, – весь затрясся; и томик Бальзака упал, как-то быстро подбросился – дрябленьким пукликом, перевлекая зады к загородке: навстречу.
Заметим.
Снимая шаль, он не знал, что Коробкин – в этой же местности; точно чумы Василисы Сергеевны он избегал; до сих пор задержалась в Москве еще; но он предчувствовал, что посещение – будет: профессорша…
И – появилась.
Захлопнув калитку, она приближалася – бледно дымея духами и кружевом зонтика, в серо-сиреневом, легком своем матинэ, в серо-синенькой юбке, закутавши шею сквозною и веющей серокисельною шалью.
Он губы надул на нее.
И за нею сжелтилися пятна осолнечных трав; белел дом с того берега, выступивший из кусточков куском колоннады и темной, железною крышею; выше, из синего воздуха, вниз веретенясь, – крыло коромысла: и ближе, – и бац – протрескочило: около лба; Василиса Сергеевна, веки сощурив, головку склоняла набок, зажигая свой взгляд аллегретто; себя ощущала она – Микаэллою, тореадором – его:
– Ну, я – вот.
Но в «я – вот» был испуг, даже – злость: представлялась возможность, что он ей укажет на двери.
Никита Васильевич был джентльменом: он – тек ей навстречу, неся не лицо, но дрябье, суетливо пошлепывая по песочкам; увидела: он полагал расстоянье меж ней и террасой, откуда вразлет парусины глядела колясочка-кресло на ясных колесиках; в кресле из тряпок какие-то дулись шары.