Москва под ударом | страница 44
Наденька видела – нет никого: лопухи; лопухи помолчали: и вдруг, почти рядом качнулся без ветра стареющий зонт лопушиный под небо – представьте – с немецкою песней:
Дроботало, как щепкое дерево, кучка больших лопухов:
– Етта правильно, что вы поете.
– Майн готт!
– Извините-с, – о чем тут поется?
– О том, что «я» наше и слепо, и глупо…
– Я, я, – заперечил лопух, – полно якать: оставьте, пожалуйста, вы ваши «яшки»; без «яшек» живете; и так «Яшей» стал божий раб, Людвиг Августович; вы живите себе, как живет шелкопряд: он – летает себе, с дружкой любится.
Продребежжало весьма назидательно:
– Коли со свищиком ходите, – плюньте; что свищик, что прыщик: телесности; умственной жизнью живите, раздумывайте о прекрасных твореньях природы; прядите, скажу, свою мысль, как, опять – шелкопряд; своей жизнью разводит он шелк; ну и вы – разводите. Гнусило:
– Свинья я!…
– А будьте хотя бы свиньею, – прошаркало словом, как спичкой, – полезна свинья: она кормит нас мясом; и даже свиная щетина идет по разборам: на щетки, на кисти… Так прямо с щетинистым рылом в пушные ряды не войдете, – и вдруг лопухи разлетелись.
В разрыв лопухов протянулось худое лицо с бороденкою клинышком, с темными всосами щек, с двумя ухами, как у летучих мышей; улыбнулось нечищеным, желто-коричневым зубом, свой рот разорвавши до правого уха.
И – юностно выговорило:
– Очищайтесь: отмойтесь.
Кричало в лопух; и лопух – прогнусил:
– О, майн готт!
– «Бох» или «готт»: все – одно, что природа… Затеяли дело хорошее: предупреждением чистосердечным помочь; а зачем на попятную вы? Это даже престранно; приехали, можно заметить, – и за обратный билет заплатили, а – чем дело кончилось? Сели в лопух.
– О, майн готт, – тут полицию впутают…
– Вы – без полиции: чистым манером – на дачку, да и… «Так и так: соблюдите бумаги!…» А вы – вот заякали: сели в лопух…
Тут Надюша – увидела: под лопухом застарелым сидел прирученною жабой, смотря во весь рот пред собою – представьте же – «Яша», карлишка, который напротив них жил в телепухинском доме: в Москве.
Как попал он сюда?
Голова, помолчав, задрежжала в разроет лопухов:
– Есть немецкие песни про всякую – скажем – божественность?
– Как же…
– А вы б, – как в природе мы, – спели бы песню свою: ну, про самую эту – божественность.
Карлик подумал; и вдруг – загнусавил: