Комиссар рассказывал просто, и каждое его слово западало в души бойцов, вызывало гнев против врагов народа, желание скорее очистить землю от контрреволюционной нечисти.
Но вот чуткие уши авиаторов уловили гул моторов возвращающихся с задания самолетов. Все вскочили, словно подброшенные пружиной, и стали следить за посадкой истребителей. Приземлился один, второй, третий...
- Девять... А где десятый?? - недоумевали мотористы.
- Наверное, пошел на вынужденную посадку, - высказал кто-то из них свое предположение.
- А может быть, он намеренно перелетел к белым?
Никто из личного состава группы не хотел примириться с мыслью о том, что один из летчиков изменил революции, стал предателем. Но летчик не вернулся на аэродром ни в этот день, ни в последующие дни. Не было никаких сведений и о том, что он произвел вынужденную посадку в расположении своих войск. Это насторожило и вместе с тем встревожило весь личный состав группы. Сгоряча Павлов решил в ближайшее время никого не выпускать в воздух и доложил о своем решении штабу. Комиссар Главвоздухфлота тактично разъяснил командиру группы, что нельзя из-за одного подлеца лишать доверия всех летчиков.
- Вам как командиру дано право принимать решения. Но советую не горячиться, спокойно все обдумать, поговорить с подчиненными. Сообщите им, что вылет в целом прошел удачно: паники в городе наделали много. Теперь белые спокойно спать не смогут.
Передайте, что за успешный вылет всем летчикам и мотористам командование 5-й армии объявляет благодарность.
Павлов медленно шел вдоль стоянки самолетов. Около них не было ни одного человека.
"Где же люди?"
Со стороны лощины донесся запах дыма. Командир направился туда. В лощине ярко горели два костра. Павлов подошел к ближнему. Вокруг него сидели только мотористы. Один из них выгреб из золы картофелину и протянул командиру:
- Поужинайте с нами. Картошка что надо!..
Павлов присел к костру.
- Почему вы не пригласили летчиков?
- Видите ли, так получилось: мы свой костер разожгли, а они - свой...
Поблагодарив мотористов за угощение, командир направился к костру летчиков. До него долетели слова Сапожникова:
- Упрекает меня за отца... Точно! Батя мой - большой мироед. Но при чем тут я? Ведь порвал я с ним окончательно, бесповоротно. Для меня, братцы, летать - это жить! На земле еле двигаюсь: флегма одолевает. А только взлечу - и в душу точно бес вселяется, начинает дразнить: "Крутни-ка "бочку", еще, еще!.. А ну пару петель... А ну, Георгий, еще одну!.." И верите - забываю обо всем... Нет, не могу не летать. А теперь...
