Ей казалось, она закончила их сто лет назад. Они были милые, но абсолютно безликие. Разорвав листы недрогнувшей рукой, она взяла карандаш и несколькими штрихами наметила новую композицию. Карандаш так и порхал по бумаге.
Вместо аккуратных, технически правильно выполненных рисунков, на свет рождались образы, полные жизни, боли и страсти. Ее сейчас не беспокоили мысли о том, найдут ли эти работы отклик у зрителей, казалось, она просто не в силах остановить вереницу все новых и новых героев, которым пришло время появляться из утробы матери.
Никогда еще Ребекка не испытывала такого вдохновения. Она отрывалась от работы только чтобы сделать себе еще чашечку кофе, но к тому моменту, как стемнело, она потеряла счет и времени и тому кофе, которое она выпила.
У нее было такое ощущение, будто все ее чувства вырвались наружу и в результате этого освободилась творческая энергия небывалой силы. С удивлением она поняла, что, наверное, забыть Рассела Робертса не будет так уж трудно.
Лучи утреннего солнца, в которых плясали пылинки, проникали в дом, освежая разбросанные в беспорядке рисунки. Легкий ветерок, залетая в распахнутое окно, мягко овевал лицо Ребекки. Хотя она и полюбила дом Артура с того самого момента, когда переступила его порог, только в этой комнате она чувствовала себя как дома.
У одной стены стоял просторный диван, обитый светло-коричневым бархатом и представляющий собой единственный предмет, который можно было назвать мебелью в общепринятом смысле слова. Остальную мебель составляли деревянные табуреты с пятнами краски, чертежный стол, мольберт и более трех десятков картин на разных стадиях завершенности, прислоненных к стенам.
После отъезда Рассела в Сан-Франциско Ребекка осталась в его доме в Париже, так как Артур сделал все, чтобы убедить ее в этом.
Ее друг понял, что она нуждается в его поддержке. И это действительно было так, одна она была не в силах вынести это расставание. Артур снова видел Ребекку такой, какой она не была давно – уязвимой, неуверенной, испуганной переменами в своей жизни и отчаянно пытающейся контролировать происходящее. Он понимал подругу как никто, слушал ее не ушами, а сердцем, никогда не осуждал ее порывы и не пытался приуменьшить ее боль. Однако Ребекке потребовалось лишь несколько дней, чтобы нарушить данное себе общение забыть Рассела. Это была ложная надежда. Только в тот единственный раз внезапный и спасительный порыв вдохновения сумел притушить ее боль. Но вскоре она вернулась, усиленная отчаянием, тоской и полной безнадежностью. Первое время Ребекка бесцельно бродила по дому, где каждый предмет напоминал о Расселе.
