Марко провел тревожную ночь. Желание раздирало его чресла, однако возвращаться к этой девчонке не хотелось. Ну отчего дама в зеленом одеянии оказалась такой робкой? Это же надо — настолько распалить мужчину! Странная у нее одежда. Что же она напоминает? И этот кроваво-красный плащ, цвет которого одновременно возбуждает и ужасает. Завтра, если она появится, он не станет ждать. Он сам сделает первый шаг.
Он уснул только под утро и видел зловещие сны: красный плащ летал по его спальне, и кровь капала, но не на пол, а в небеса, ибо потолок странным образом исчез, как бы растворился…
Разумеется, он и вообразить не мог, что его новоявленная любовница чуть ли не всю ночь провела под дверью, ожидая, что хозяин вот-вот позовет ее. Не позвал. Ревнивая девица не поленилась сходить на кухню и, позвав помощницу истопника, принятую вчера только из жалости (уж очень заморенный и голодный вид имела!), велела ей умыть грязное лицо и весь день провести в КАКОМ-нибудь закоулке на Мерчерие, следя за каждым шагом хозяина, и, буде он куда-то направится, следовать за ним, чтобы доложить: где был, с кем виделся и не случилось ли у него встречи с какой-то дамой.
Теперь она рассматривала хозяина как свою собственность и считала, что у нее есть право ревновать.
* * *
…С утра голова болела так мучительно, что Марко уже решил не идти на Мерчерие — черт с ней, с дамой, которая сама не знает, чего хочет! — но потом представил, сколько покупателей оставят свои дукаты в соседних лавках вместо его, и жадность взяла верх.
Едва придя на Мерчерие, Марко похвалил себя за то, что не поддался расслабленности: какой-то ранний покупатель уже нетерпеливо топтался у закрытой двери лавки. Завидев приближающегося торговца, он кинулся к нему, схватил за грудки и, заглядывая в лицо, зашептал алчно, сбивчиво:
— Хороший товар! У меня два тюка редкостного товара! Настоящие русские меха! Белка, соболь… Какие лисы! Чистое золото. И цена хорошая. Мне они достались по дешевке. У меня в Москве близкий друг, меховой скупщик Михаила Воротников…
Заглянул в остановившиеся глаза Марко своими, насмешливыми, злыми, расхохотался издевательски — и убежал, растворился в толпе, уже наводнившей Мерчерие…
* * *
Почему-то весь этот день, показавшийся невыносимо долгим, Марко упорно вспоминал давно и старательно забытые русские слова. Шкурки, меха они называли мягкой рухлядью — это выражение смешило его прежде. А нижнее платье у русских называлось рубахою, верхнее же — летником. Браслеты звались запястья или зарукавья, круглый ворот — ожерелье, ну а тот головной убор, напоминающий нарисованное сердце, — кокошник. Его чаще всего носили молодые девицы, но Анисья, овдовев, тоже считала себя беззаботной девицею, почему и носила убор, не больно-то приставший женщине…
