За то, что он Романов! — патетически воскликнул Урицкий. — За то, что Романовы в течение трехсот лет грабили, убивали и насиловали народ! Я ненавижу всех Романовых, ненавижу всю буржуазию и вычеркиваю их одним росчерком моего пера… Я презираю эту белую кость, как только возможно! Теперь наступил наш час, и мы мстим вам, мстим жестоко! Ваш муж арестован и должен отправиться в тюрьму.
Нина рыдала перед ним, но все было напрасно. Единственное, что удалось выпросить, это отправку в Дом предварительного заключения, где уже находились свои, родственники Гавриила. Сначала Урицкий позволил Нине приходить к мужу хоть каждый день, потом передумал — свидания были разрешены только дважды в неделю.
— Романов! Идите! — крикнул Урицкий.
Нину насилу оторвали от Гавриила. Она бросилась следом в слезах, потом бежала за автомобилем, » в котором его увозили, кричала, рыдала… Вдруг автомобиль остановился, и они обнялись еще раз. Потом она пыталась понять: сам ли автомобиль остановился или у шофера прорезались какие-то человеческие чувства? Кто знает! Главное, что они еще раз поцеловали друг друга.
Нина не помнила, как добралась домой. Чудилось, она перестала жить. У нее отняли самое дорогое, самое близкое, отняли то, чем она жила… Со слезами вспоминала она теперь людей, которые когда-то шептались за ее спиной: какая, мол, любовь? Нина просто нашла себе выгодного покровителя, богатого, знатного муженька, вот и держится за него!
Если следовать логике этих людей, ей нужно было бы сейчас радоваться, что она избавилась от опасного брака. А ей чудилось, что она вот-вот умрет от горя… Но этого позволить она себе не могла, потому что от нее зависела жизнь Гавриила. Почти без памяти Нина поехала к его матери. Теперь уж было не до счетов и обид, не до того, кто кого выше или ниже по рождению или положению. Имела значение только любовь, а этим богатством Нина Нестеровская обладала в избытке!
Гавриила раньше лечил доктор Манухин. Он был врачом политического Красного Креста, поэтому и теперь наблюдал за арестованными в Петропавловской крепости, куда вскоре были переведены все князья императорской фамилии. 19 августа 1918 года доктор обратился с письмом к управляющему делами Совнаркома В.Д. Бонч-Бруевичу. «Тяжелый тюремный режим, в котором сейчас находится такой серьезный больной, — писал он, — является для него, безусловно, роковым; я обращаюсь к вам и Совету народных комиссаров с просьбой изменить условия его заключения, а именно перевести арестованного в частную лечебницу под поручительство старшего ее врача (а если этого недостаточно, то и под мое личное поручительство) в том, что он никуда не уйдет и явится по первому вашему требованию. Я прошу хотя бы об этом».
