– Не открывай ее, папочка! – закричала Фэйф, а слова застряли у нее в горле, и язык не слушался.
В ответ отец рассмеялся, достал перочинный нож и разрезал коричневую оберточную бумагу на посылке.
– Давай разобьем ее о стену и посмотрим, что получится, – с улыбкой предложил он.
– Нет! – закричала Фэйф. – Нет, только не это!
Отец засмеялся еще громче и швырнул коробку о стену. Раздался страшный грохот. Яркая вспышка ослепила Фэйф. Из ее груди вырвался крик. Она кричала и кричала и не могла остановиться…
– Фэйф, проснитесь!
Перед глазами Фэйф вспыхнуло желтое пламя. Ее горло как будто пронзила тысяча мельчайших острых иголок. Не хватало воздуха, она задыхалась. Жизнь покидала ее измученное тело…
Фэйф открыла глаза и непонимающе уставилась на цветы, выделявшиеся яркими пятнами в сгущавшихся сумерках. Где она?
Еще один взрыв сотряс ночную тишину. Фэйф захлестнул ужас. Но…
– Фэйф?
Она закричала.
– Это всего лишь я, – раздался возле нее глубокий низкий голос.
Фэйф зажмурилась и прижала руки к груди, хватая ртом воздух. От еще одного сильного удара грома задребезжали окна.
Гром. Не взрыв, не бомба, а обыкновенная гроза, принесенная северным ветром. По стеклу забарабанили первые капли дождя, несущего долгожданную влагу опаленной земле. Она в больнице, потому что кто-то подослал ей бомбу, едва не убившую ее, а спокойный и уверенный голос принадлежит Далтону Макшейну. Настоящему Далтону Макшейну.
Настоящий. Как мало настоящего было у нее в жизни за последние полгода. Фэйф нашла в темноте руку Далтона и судорожно сжала ее, боясь снова погрузиться в наполненное кошмарами забытье.
– Мисс Хиллман, вам плохо?
– Со мной все в порядке, – дрожащими губами прошептала Фэйф.
«Ну да, – подумал Далтон, невольно морщась – так сильно сжимали пальцы Фэйф его ладонь. – Она белее полотна, ее бьет нервная дрожь, и эта женщина, которую он считал слабой и хрупкой, находит в себе силы утверждать, что она в порядке!»
Уже долгое время в Далтоне происходила внутренняя борьба. Ему не следовало вновь приходить в больницу. После того как Фэйф отвезли в стационар, он вернулся в город, заплатил за номер в «Космополитен-отеле» – ему дали комнату, выходящую окнами во внутренний двор, где стекла после взрыва остались целыми.
В номере он побрился и принял душ – на его плечах до сих пор горела кожа от струи горячей воды, по неосторожности включенной им на полную мощность.
Приведя себя в порядок, он пообедал в закусочной «У пастушка», заказав бифштекс. За едой Далтон пытался забыть о недавнем взрыве и отогнать от себя воспоминания, воскрешенные им. Ему хотелось вернуться в отель, рухнуть на кровать и забыться сном по крайней мере на неделю.
