Сэм был терпим к Сисси, у них был превосходный брак, но временами она становилась просто невыносимой. Сегодня утром она настояла на его участии в показе мод, который она устраивала для европейских журналов. Взъерошив ему волосы – черт бы побрал, как же он ненавидит это, ведь теперь придется укладывать прическу самому, – она уговорила его на эту дурацкую демонстрацию, хотя он и знал, что нужен ей лишь как фон для ее новых туалетов. Когда Сэм дал понять, что у него в час дня назначен деловой звонок, она надула губки, как будто они и впрямь были любящими супругами, какими и представляла их публика.
Теперь, когда перед Сисси забрезжила возможность получить роль Миранды, Сэму придется исполнить свою супружескую обязанность и попытаться протолкнуть Сисси на пробы.
Сэм застонал от такой перспективы. Сисси, конечно, и сама примадонна, и ей хватит сил прикончить их всех, но все-таки она его жена. А он верный муж и постарается использовать все свое влияние. Иначе его жизнь может стать довольно поганой.
Сисси умела это делать.
Прием в доме Сэма и Сисси закончился рано, как обычно заканчиваются голливудские приемы, независимо от их уровня.
Хотя и бытовало мнение, что Голливуд – это город веселья, блеска и фантазии, где живут экстравагантные, роскошно одетые люди, любители изысканных и утонченных бесед, действительность выглядела иначе, и заключалась она в том, что в Голливуде восьмидесятых было скучно. Блистательных мальчиков и девочек тридцатых, сороковых и пятидесятых годов больше не было. Теперь это был город бизнеса, который вершился на киностудиях.
Репортеры и газетчики, обступившие дом Шарпов в ожидании выхода гостей, среди которых было немало знаменитостей, хорошо знали сегодняшний Голливуд, знали и о том, что звезд осталось не так уж много. И когда такая прима, как Эмералд Барримор, появлялась на приеме, фотокамеры взрывались и репортеры знали, что такой вечер сулит им хорошие деньги.
Кэлвин Фостер молчаливо стоял в сторонке в терпеливом ожидании; сердце учащенно билось, хотя внешне он казался невозмутимым. Сегодня вечером он увидит ее. Своего идола, свою королеву: Эмералд.
Кэлвин был худощавым молодым человеком с грязными светлыми волосами и абсолютно не запоминающимся лицом; увидев Кэлвина, люди тут же забывали его – даже репортеры, с которыми он носился часами, таская их камеры и делая вид, что он один из них. Лишь его глаза, холодные, светло-серые, безжизненные, обращали на себя внимание, но только при ближайшем рассмотрении. Кэлвин знал об этом и поэтому обычно носил зеркальные солнечные очки.
