Что со мною? Где я? Среди друзей или среди врагов?
Я не мог ответить на эти вопросы и лежал пластом, так как от малейшего движения боль разрывала грудь.
Потом снова впал в забытьё. А когда очнулся, то увидел возле себя мальчика лет пяти-шести. Он стоял у кровати и внимательно рассматривал меня. В его блестящих черных глазёнках любопытство боролось со страхом. Когда он заметил, что я проснулся и смотрю на него, то хотел убежать, но, очевидно, любопытство победило и мальчик остался.
На нем была красная бархатная курточка и чёрные с застёжками ниже колен штанишки. Белый воротничок шёлковой сорочки оттенял нежный загар детской шейки. Все в нем было по-детски мило, наивно.
Его правая рука ниже локтя была обвязана куском белого полотна.
— Кто ты такой? — спросил он меня по-болгарски.
Из этого я заключил, что я у болгарских повстанцев — гайдутинов.
— Меня звать Якуб, — ответил я по-турецки. — А тебя?
Мальчонка тоже перешёл на турецкий язык, да ещё такой изящный, чистый, что я засомневался в прежнем выводе.
— А меня — Ненко, — ответил он и добавил: — Я — гайдутин! А ты?
Теперь сомнений не было. Детская непосредственность развеяла их, как дым. Итак, я в руках гайдутинов, и меня лечат, перевязывая таким же белым полотном, как и мальчика, — вероятно, для того, чтобы потом допросить и подвергнуть нечеловеческим пыткам. Это открытие вконец испортило моё настроение, но я, не показывая этого, ответил:
— А я — турок.
Моё признание не взволновало его.
— Почему же ты не страшный? — удивился он.
— Ведь ты тоже не страшный, хотя и гайдутин, — ответил я ему в тон.
— Гайдутины — это герои, они борются за свободу Болгарии, — гордо сказал Ненко, повторяя, наверно, чужие слова. — Когда я вырасту, то стану настоящим гайдутином, как мой отец! Гайдутинов все любят и уважают, кроме турков и помаков[39], которые убивают их, сажают на колья и выжигают глаза.
Я не нашёлся, что ответить: все, что он говорил, была святая правда. Не все, но очень многие из спахиев[40], а особенно из янычар, действительно жестоко мучили пленных гайдутинов, и даже изощрённее, чем это представлял Ненко. Я перевёл разговор.
— Кто же твой отец, Ненко?
— Воевода Младен… Он скоро победит турок. Тогда вся Болгария станет свободной!
Мне все больше нравился мальчик, хотя он и говорил неприятные для моего уха вещи.
Значит, его отец — воевода Младен, вождь повстанцев. Мы все слышали о нем, знали также, что это он окружил наш полк в той проклятой долине, откуда не было выхода.
