- Уйдите! - попросила Дина, не отнимая руки от лица.
Он не ушел, тронул ее лоб прохладной ладонью.
- Папа! Ты чего? - громко и встревоженно спросил Сашин голос. - Ты чего, папа?
Саша вошла в кухню, на ходу натягивая на себя платье.
- У нее жар.
- Она вообще какая-то странная, папа! Она весь вечер смотрела на тебя. Я позвала ее ужинать, а она не пошла. Она сидела и смотрела на тебя.
- Уйдите! - снова попросила Дина.
Он отошел, но лампа продолжала светить прямо в глаза сквозь ладонь горячим ярким светом, обжигающим лоб и щеки.
Дина отняла ладонь от лица. Лампа стояла на столе, огонек ее был слаб и неярок, а лоб и щеки по-прежнему пылали.
Он стоял посреди кухни и тревожно всматривался в темноту - туда, где была Дина.
"Никогда-никогда больше не спрошу у тебя совета, - подумала Дина. Ты умер. Для нас ты умер!"
Она стиснула зубы, чтобы не застонать, но все-таки застонала.
- Все! - сказал он громко и шагнул к двери.
Саша бросилась за ним.
- Папа! Ты же сейчас не дозвонишься! Ты же не дозовешься ночью! Может быть, до утра! Утром мама вернется.
- Нужен доктор, а не мама, - ответил он. - Я попробую. А ты пока выведи Барбансона.
- Папа! А если я? Через болото! Мигом!
- Не смей! Ступай выведи Барбансона!
- Папа! Я через болото за час доберусь! Я же знаю дорогу!
- Нет!
Они ушли, а с лавки бесшумно поднялась Маринка. Она подошла к печке, взобралась по лесенке к Дине и тронула шершавой ладошкой ее щеку.
- Что же это ты? Чижикова!..
Взять бы ее отсюда! Увезти! Показать Андрею. Сестра!..
Глаза у нее отцовские! И не карие вовсе, а русалочьи... Может быть, мать уже и забыла его настоящую фамилию, но как она могла забыть цвет его глаз? Ведь глаза у него не карие...
Маринка спрыгнула с лесенки, на цыпочках отошла от печки и откуда-то из-под стола достала резиновые сапоги.
Прижимая к груди сапоги, Маринка прошла через кухню к окну, встала на табуретку и вылезла через окно в палисадник. Куда это она?..
"Она хочет вместо Саши! Через болото! - догадалась Дина. - Надо пойти сказать".
Придерживая одной рукой тяжелую, как булыжник, голову, Дина сползла с печки, отыскала на вешалке свой плащ и вышла в палисадник.
Рассвет уже разбавил густую темноту ночи. Были странными эти рассветные сумерки, похожие на вечерние и в то же время не похожие на них, - может быть, потому, что никто не зажигал огней. В той стороне, где должен был начаться восход, висел яркий месяц, острый как нож, - словно солнце в час неполного затмения. На фоне уже светлеющего неба неподвижно вырисовывались ветви деревьев, как на четкой, хорошо проявленной фотографии.
