С Летовым мы поладили. Он тогда часто приезжал в Москву, может, потому мы и сумели спеться тогда, что он долгое время находился под нашим влиянием. Несколько раз мы с Дугиным брали Летова с собой к Баркашову. Заносчивый, как и Дугин, Баркашов взялся было учить Летова, как одеваться, и предложил ему подстричься, но встретил достойный отпор. «Я одеваюсь бедно, так же, как мои фанаты, — твёрдо заявил Летов и при этом его лохмы упали ему на очки. — Мои фанаты не могут позволить купить себе импортные кроссовки, поэтому я ношу кеды, а коротко стричься я не хочу, я punk, коротко стричься надо в армии». Пришёл сын Баркашова, похожий на сына Жириновского и на сына критика Володи Бондаренко одновременно, и благоговейно попросил у Летова автограф. Егор победоносно сверкнул очками, а Баркашов крепко задумался.
Надо отдать должное Летову, политическая позиция у него всё-таки была. Он настаивал на том, чтобы в идеологии национал-большевизма было побольше «красного» и русского, но поменьше национализма. Такую позицию не назовёшь рафинированной, но в ней есть определённость. С Баркашовым они были не так уж далеки (я, к примеру, оказался прямо противоположен Баркашову), но приязни между ними не возникло. Вообще сближение с Баркашовым произошло по вине моего несносного любопытства к людям и желания создать помимо Национал-большевистской партии ещё и союз левых и правых радикалов, Анпилова и Баркашова. На уровне человеческом с Баркашовым делать было нечего. Тонкими замечаниями он не поражал, никаких сенсационных идей не выдвигал, не мог быть увлекательным, как Дугин. Он, кстати, разговаривал двусмысленно, с подтекстом, как криминал.
Осенью Егор опять появился в Москве. Пришёл в комнату в «Советской России» вместе с солистом группы «Родина» Манагером. На самом деле у солиста совсем простая русская фамилия, по-моему — Судаков, мне объясняли, почему он назвался Манагером, но я забыл тотчас почему. Сибирский солист группы «Родина» был в тулупе. Худенький, бородатенький Егор называл меня «Лимоныч» и ласково похлопывал по плечу. К тому времени мы уже заключили договор с типографией «Тверской Печатный Двор» на публикацию нашей газеты и делали первый номер. В связи с этим усилился поток посетителей в комнату в «Советской России». И раздражение по этому поводу главного редактора Валентина Чикина. Нам передавали об этом сотрудники газеты, и даже первый помощник Чикина, через которого Чикин общался с нами, настучал нам. Я в свою очередь вознегодовал. Я перешёл в «Советскую Россию» в январе 1991 года, когда интеллигенция такой мой поступок назвала «самодурственным». Я печатал в «Савраске», как её называли злопыхатели, по паре статей в месяц до самого октября 1993 года. Я своим именем поднял тираж этой газеты, когда я впервые приехал к ним в феврале 1992 года, Чикин предложил мне любой кабинет на выбор. Я был их лучшим журналистом. На выборах в Госдуму КПРФ, членом которой состоял Чикин, предала меня в лице самого Зюганова (подробности есть в «Анатомии героя»), и вот теперь ещё Чикин выражает недовольство, как домовладелец, недовольный тем, что к жильцам ходят гости! Можно было не заметить, что ходят, и не так много ходят, и ходят по делу. Я написал Чикину письмо, но не передал.
