- Стой! - закричал я, посылая голос в нужное место, чтобы добиться внятного эха. - Стой, говорю! Застрянешь!
Звук был - вполне удовлетворительный звук, - но она от волнения и с перепугу, видимо, оглохла. Рама поднималась вверх, и дура, не рассчитав, навалилась пузом на подоконник и попыталась вылезти. Тут рама и рухнула ей на поясницу. Но даже если бы Машка чудом осталась висеть в воздухе - она все равно бы застряла, потому что человеку ее сложения изогнуться так, чтобы преодолеть эту щель, просто не дано.
Я окаменел, глядя на брыкающиеся ноги. Вошел Бурый - и тоже озадаченно на них уставился.
- Вот дура, - сказал он.
Ноги были приемлемые - такие не стыдно показать выше колена. Моя дура нажила избыток плоти в щеках, груди, талии и заду, однако ноги как-то сберегла. Взгляд Бурого на них был уже более осмысленным, чем прежние его тупые взоры. Я даже подумал, что вся эта затея - ловушка на мужчину. Но отмахнулся от мысли - это было бы слишком разумно для моей дурехи.
Бурый неторопливо подошел, изучил обстановку, примерился и попытался выдернуть неудачницу из окна за талию, но получил удар пяткой в грудь и отскочил. Хорошо, что дура во время своей эскапады потеряла туфли - иначе лежать бы сейчас Бурому с каблуком в сердце.
Его лицо несколько оживилось. Я даже тревогу прочитал на не слишком высоком челе.
- Держи ее, держи! - крикнул я. - Уйдет вместе с оконной рамой!
Иногда страшно хотелось поговорить, пусть хоть о погоде и ценах на дрова. Не то чтобы я ждал ответа от тех, к кому обращался, но если годами молчать - то и спятить недолго.
Пока я еще пребывал в своем уме. Сумасшедший призрак жил через дорогу - в телесной жизни он был монахом, теперь же вообразил себя уличным акробатом. Он нередко свешивался с крыши вверх ногами и заглядывал в окна последнего этажа. Мои же умственные способности не пострадали от времени.
Бурый молча смотрел на мою дуру. И даже щурился, что могло означать улыбку.
Входная дверь скрипнула, мы разом обернулись.
В прихожей появился монументальный дед с примотанным в области груди поверх застегнутого пиджака жестяным тазом. Зрелище было даже для меня жуткое - дед использовал длинные серые полотенца, вроде тех, на каких опускают гроб в могилу. А Бурый преспокойно смерил деда взглядом, решил, что опасности это полоумное чучело не представляет, и опять повернулся к окну.
- Тут целители принимают? - спросил дед.
- Тут, батя. Заходи, садись, - рассеянно ответил Бурый, примериваясь к ногам.
