Бутылка французского «Сэнсэрр» была водружена официантами рядом со столиком, в серебряном ведре на массивной посеребренной ноге. Обвязав бутылку полотенцем, усатенький оливковый мальчик-официант налил чуть-чуть вина в бокал мистера Барона — попробовать.
«Ебаный лакей, — разозлился Оскар. — Ему налил попробовать, мясистому, не мне. Решил, что он хозяин. Он будет платить. Из двух мужчин выбрал не Оскара». Оскар в черном костюме, белой рубашке и черном галстуке — предельно простой и суровый образ, гармонирующий с профессией палача, очевидно, все еще не выглядел для лакейского глаза хозяином. А он очень хочет быть хозяином. Оскар утомился от роли вечного подростка, невинно блуждающего взглядом по залу, пока взрослые оплачивают счет. «Буду хозяином, — сцепил зубы Оскар. — Буду…» — прошипел он себе под нос.
10
Когда перед десертом мистер Барон покинул стол на некоторое время — удалился в туалет, Женевьев заговорила быстро и рассерженно:
— Что ты наделал, Оскар, ты сошел с ума! Ты же не знаешь этого человека, не знаешь, какой у него длинный язык. Весь Нью-Йорк к вечеру будет знать, что ты профессиональный садист… Зачем? Зачем это тебе нужно, я не могу понять… Зачем?
— Ну и хорошо, что будет знать весь Нью-Йорк. Мистер Барон сделает мне блестящую рекламу. Из его книги я понял, что он склонен к преувеличениям. Мне нужны деньги, мне нужны новые клиентки…
— Сюзен дает тебе деньги. Я даю тебе деньги. Другие женщины дают тебе деньги, я не знаю кто, но наверняка дают. И тебе все еще нужны деньги… — Женевьев задохнулась от возмущения.
— Никакие деньги не могут купить тебе удовольствий, которые ты испытываешь в моей спальне, Женевьев, — сказал Оскар холодно. — И ты знаешь это.
Женевьев молчала. Оскар смотрел на нее и догадывался, о чем она сейчас думает. Женевьев наверняка вспоминает свое лицо, которое она час или полтора назад видела в зеркале, украшая его, перед тем как отправиться в ресторан. Лицо стареет. Пизда не стареет. Пизде всегда восемнадцать лет. В этом весь ужас.
Оскару было жалко Женевьев. Женевьев, без сомнения, была очень красивой, когда была молодой. Но жалость к Женевьев Оскар холодно и спокойно подавил. Кто жалеет Оскара? Его тоже никто не жалеет и не будет жалеть. Даже самая близкая Оскару душа в этом мире — Наташка — Оскара не жалеет и делает ему больно. Пусть Оскару больно, лишь бы Наташке было хорошо. Даже маленькое свое удовольствие Наташка не отменит из-за того, что Оскару от Наташкиного удовольствия будет больно. Так устроены люди.
