Оскар стал размышлять, вглядываясь издалека в устрашающие лица черных ребят, о своем отношении к черным. Расист ли он?
Конечно, если ты видишь перед собой нагло и зловеще ухмыляющуюся рожу с отсутствующим передним зубом, как у этого высокого парня в камуфляжных брюках парашютиста и красной куртке, наголо обритого и почему-то позволившего нескольким редким волоскам на подбородке образоваться в патологическую бородку, ничего, кроме страха и озлобления, такая физиономия в лицезреющих ее не вызывает. «Почему я должен видеть этих ебаных зловещих паяцев и стоять тут, подрагивая от страха?» — разозлился на себя за свой страх Оскар. Хотя, конечно, они могли быть и белыми. Могли бы, но опыт жизни в супергороде подсказывает Оскару, что куда чаще истязатели, если не тела, то духа, оказываются черными.
К тому же сам черный цвет сообщает физиономии человека таинственность и вызывает страх.
Вне сомнения, размышляет Оскар, наблюдая, как потерявшие форму, но мощные геркулесы, избегая конфронтации с теперь уже открыто задирающими их черными — те послали к ним самого младшего, совсем мальчишку, — оттанцовывают подсознательно от черных хулиганов, а хулиганы приближаются к ним; без сомнения, черные не могут забыть веков рабства и угнетения, в которых были повинны предки вот этих здоровяков. Оскару это понятно. «Страна — лидер свободного мира», как себя пышно величает Америка, до сих пор не заплатила им все долги. «Но я-то тут при чем? — думает Оскар с досадой, вспоминая, как его и Женевьев ограбили на Пятой авеню. — Мои предки жили себе далеко отсюда, в Польше, и никого не угнетали… Не насиловали черных женщин, не пользовались рабским трудом, но обрабатывали себе спокойно поля или трудились на фабриках и служили службы в церкви. — Несколько предков Оскара были ксендзами. — Почему я должен быть в глазах черных «белым», а значит, злодеем?.. Как несправедливо…»
Подходит, скрежеща и воя, как все жертвы Аушвица вместе, поезд. С видимым облегчением, но не спеша, стараясь сохранить достоинство, геркулесы входят в вагон и садятся недалеко от входа. Оскар садится в самом конце вагона, в углу. Некоторое время поезд стоит, как всегда, на большой 42-й станции, ожидая могущих прийти с других линий пассажиров. Наконец после предварительного, слишком долгого, по мнению Оскара, гудка, похожего на вой полицейской сирены, двери закрываются. В этот момент один из геркулесов вдруг вскакивает и, высунувшись в открытое на перрон окно, — поезд уже пошел, вдруг жирно плюет в бывших оппонентов и орет: «Факинг ниггерс!» Оскару видно, что жирный желтый плевок приземлился на лицо того самого парня в камуфляжных брюках, который показался Оскару зловещее других.
