Элиза тяжело вздохнула и нетерпеливо занялась своей прической, требовавшей всегда столько возни. Везет же тем, у кого мягкие, послушные волосы, а не такая рыжевато-коричневая грива, которая вечно выбивается из-под шляпок и которую не удержишь и сотней шпилек.
– Какое платье мне надеть? – спросила она у Фифины.
Когда-то Фифина работала в салоне дамских причесок в Париже. В свои тридцать пять лет она все еще нравилась изрядному количеству мужчин, хотя, по всей видимости, пренебрегая успехом, постоянно ходила в темном строгом платье и белом переднике.
– Вы хотите выглядеть изысканно?
– Не знаю. Наверное. – Элиза отложила расческу. – Кстати, а в каком он настроении сегодня?
Фифина выразительно пожала плечами:
– Он… в своенравном. В деспотическом. Ну, я не знаю. Как всегда.
Девушка, нахмурившись, подошла к кровати, где были разложены сразу четыре платья. Какое выбрать? Впрочем, не все ли равно!.. Мысли Элизы были заняты отцом. Никто, кроме нее, не в состоянии понять этого гордого, строптивого человека. Отец любит ее, и это чувство всегда, что бы ни случилось, будет взаимным.
Элиза почти нехотя взяла в руки белое в золотистую звездочку платье, отделанное шелковыми кружевами:
– Вот это.
– Очень хорошо.
Фифина помогла Элизе снять с себя костюм для верховой езды, что оказалось делом непростым и долгим, ведь для этого требовалось расстегнуть не один десяток маленьких агатовых пуговок и развязать великое множество лент и подвязок. Затем она занялась белым платьем. Прежде чем его надеть, нужно было вытащить китайскую шелковую бумагу, которой для сохранения формы в те времена набивалась одежда, и расстегнуть длинный ряд жемчужных пуговиц. Элиза же между тем стояла посреди комнаты в одном корсете и, уставившись в одну точку, думала об отце.
– Ты говоришь, что он сегодня не в духе. Он зол? Раздражителен?
– Он накричал на Мери, горничную с нижнего этажа, и грозился уволить садовника.
Элиза нахмурилась. Обычно папа не обращал внимания на прислугу и относился к ней, как к хорошо отлаженному механизму, поддерживающему в доме порядок и безмолвно выполняющему любое приказание.
– Кстати, сегодня с утра его тошнило.
– Тошнило?
– Да.
Для пущей убедительности Фифина изобразила приступ дурноты. Крайне встревоженная этим известием, Элиза молча смотрела на горничную, расправлявшую кружева на юбке. Быть может, слова Фифины – всего лишь подслушанная в лакейской глупая сплетня, которую нельзя принимать всерьез? Высокий, сильный голубоглазый красавец Авен Эмсел никогда не был склонен к недомоганиям. Он вообще отказывался признавать существование болезней и был убежден в ненужности врачей.
