Перигрин помолчал. Герти не проронила ни звука.
— Иначе никак нельзя, — устало сказал мистер Джей.
Молчание.
— Ладно. Ещё раз, пожалуйста. Марко, будьте добры, с реплики «Кто это…». Вы идите, Герти.
Она молча удалилась.
Маркус Найт сценическим жестом покорности возвёл глаза, воздел руки и бессильно уронил их.
— Пусть будет так, дорогой мой. Столько раз, сколько вам угодно. Кое-кого слегка заездили, но это не имеет значения.
Заездили, пожалуй, не одного Марко, решил Перигрин. Герти могла привести в отчаяние любого режиссёра, имеющего несчастье быть автором. После короткого турне по Штатам она вернулась поклонницей «метода», который основывался на бесконечных советах со всеми желающими её выслушать и безжалостном копании в своих прошлых эмоциях, дабы приискать подходящий материал для очередной роли.
— Все это ужасно похоже на уценённые товары, — заметил Перигрину Гарри Грав. — То, что Герти выкапывает и примеряет, чересчур отдаёт рококо. Зато каждый день нас будет ждать очередная новинка.
Он оказался прав. Гертруда пыхтела, добиваясь так называемой «правды», а общая ткань пьесы разрушалась. «Если так будет продолжаться, — мрачно думал Перигрин, — она буквально разорвёт себя на клочки, сообщив зрителям единственную эмоцию: лучше бы эта актриса вовсе не показывалась на сцене».
Что касается Маркуса Найта, то Перигрин уже чувствовал первые рокочущие толчки, говорящие о приближении взрыва великого темперамента, однако счёл за лучшее не обращать на них внимания. В принципе, от Марко он ждал гораздо худшего, так что пока актёр вёл себя просто великолепно.
— Кто это…
И снова репетиция застряла на реплике Герти. Они донеслась из-за кулис без всякого значения и смысла.
— О, Господи! — взревел Марко. — Сколько это может продолжаться! Мне-то что делать?! Ответьте — во имя всех живых и мёртвых мучеников! Интересно, на ком я женат: на старой карге или невинной голубке? Мой автор, мой режиссёр, моё искусство, наконец, говорят о необычайной важности этого момента. Мне нужна пища, пища! Меня необходимо завести! Я должен иметь основания показать, кто я! Я должен быть поражён в самое сердце! И чем же! Господи, чем!
Он решительно двинулся к двери и пинком распахнул её. В проёме стала видна Герти Брейс — испуганная, но решительная.
— Писком слюнявой фазанихи! — прорычал Найт прямо ей в лицо. — Вы не актриса, моя милая! Вы даже и не женщина! Неужели вас никто не обманывал, не презирал, не бросал, в конце концов? Неужели вы не имеете ни малейшего понятия о той змее, что гложет униженную женщину?
